Один на миллион - Моника Вуд Страница 17

…

Уж не знаю почему, только мне это помогало. Мод-Люси маячила где-то вдалеке, выла и кричала на папу. Довольно грубо, нужно отметить.

…

«Ради всего святого, Юргис, давай отвезем ее в больницу!» Сюрприз номер два — правильно, разгибай палец — мама с папой не послушались ее. «Нет, — сказали они. — Нет, нет и нет».

…

Потому что больница в Кимболе была местом мрачным и зловещим. Мама то от одного, то от другого слышала разные истории, и они всегда кончались одинаково: туда — ногами, оттуда — вперед ногами.

…

Сюрприз номер три — ну, это просто феерия: папа со скальпелем в руке. Он вынул из чемоданчика еще какой-то пакетик, мама высыпала его в виски, я выпила и успокоилась. «Уна, душа моя», — прошептал он. Глаза у него были синие, любящие. «Нет пугаться, нет пугаться», — сказал он. Я и не стала пугаться. Голова только кружилась, ты представь себе: лежу я там, вокруг суетятся родители, о которых я почти ничего не знаю. Мне так безумно хотелось поговорить с отцом на языке, который у меня отняли. Но было уже поздно, я стала американкой, меня вырастила Мод-Люси. Я не знала ни единого слова на родном языке. «Я думала, ты был фермером», — сказала я папе. «И врачом», — ответил он, а потом я вдруг увидела голову Лаурентаса и услышала его крик. У цыпленка оказались сильные легкие.

…

Нет, никогда. Может, им не хватало слов? Как ты по-английски расскажешь про скальпель? Про виски в рюмочке из-под яйца? Про сельского доктора, который разводит вишни, а потом со своей семьей срывается с места, переплывает через океан и устраивается на фабрику? Это очень сложно рассказать по-английски.

…

Так, значит, про Мод-Люси. Мне даже в голову не приходило, что она собирается увезти ребенка в Вермонт и растить там, среди своих. Разве мыслимо, чтобы такая женщина смогла вернуться к этим скучным яблоням? К этим крепким квадратным дядюшкам и бледным хворым тетушкам?

…

А она смогла. Вернулась. Мод-Люси и сама была крепкая, коренастая. Мне потребовалось много времени, чтобы понять, что она совсем не красавица. Для богатого мужа — недобор, для бедного — перебор. В ту пору незамужние женщины занимали нижнюю ступеньку на социальной лестнице. Мод-Люси оказалась в Кимболе в 1905 году, когда возвращалась с озера Рэнгли-Лейкс, куда ездила писать пейзажи. Она отправилась в это путешествие, чтобы сбежать от отца: он пытался выдать ее замуж за какого-то идиота, который торговал лесом. Ошибка ее отца заключалась в том, что перед этим он дал ей слишком хорошее образование.

…

Там что-то сломалось на железнодорожных путях, и все пассажиры бросились искать ночлег в городе, а Мод-Люси наткнулась в «Кимбол таймс» на объявление моей матери, что сдается квартира. Как раз за три дня до этого родители достроили свой дом.

…

Так мы и встретились. Мы с ней считали, что сам Бог стал режиссером этой пьесы. Мать держала меня за руку, маленькую девочку с косичками, в платье, сшитом из мешка из-под муки. Мод-Люси всегда говорила, что я выглядела так, будто меня омыло солнцем.

…

Скажи, разве это не удивительно? Такая прекрасная история: взаимная любовь с первого взгляда. Она переночевала у нас в тот раз и больше не смогла расстаться со мной.

…

Да, дома ее ждал какой-то идиот, торговец лесом. Но каждый сам сочиняет свою историю, а я тебе рассказываю свою. Почти без утайки. В конце концов она вернулась домой с младенцем на руках.

…

Мы с мамой проводили ее до станции. Мод-Люси выглядела как обычно: без шляпы, без перчаток, поношенное пальто по моде 1890-х годов. Знаешь, меня и сейчас пробирает дрожь, если уйду в прошлое с головой. Погода была жуткая, один из таких промозглых ветреных дней. Мод-Люси купила билет, приоткрыла одеяло, чтобы показать мне лицо ребенка. Я не видела его со дня рождения. Я не хотела целовать его, но Мод-Люси настояла. От него пахло спелым персиком.

…

Мама плакала, если честно. «Будет ли так лучше для мальчика?» — сказала она. Потом Мод-Люси зашла в вагон. Я могла думать только о воронах.

…

Ты ведь знаешь, как они скачут, такие черные, и хлопают крыльями? Потом паровоз дал гудок перед отправлением. Я до сих пор слышу его.

…

«Ту-у-у», — гудел он. Да, именно так: «Ту-у-у». А у меня в голове звучало: «Будет ли так лучше для девочки?» Для меня.

…

В общем, я смотрела, как она уезжает, что тут добавишь? Я ведь сама была еще ребенком. Поезд удалялся, увозил Лаурентаса по рельсам в будущую жизнь, в ней будут науки, книги, горячие споры, в которых докапываются до сути, чтобы потом что-то записать, а что-то отбросить. Я была единственным человеком на свете, который понимал, как повезло Лаурентасу. Он уезжал и увозил с собой ее острый ум, ее горячую преданность, ее редкую независимость. Ее любовь ко мне.

…

Прости, что?

…

Нет, она больше не вернулась, даже за своим пианино.