Один на миллион - Моника Вуд

Она все-таки ждала его — или кого-нибудь, хоть никто ей так и не позвонил.

— Где мальчик? — крикнула она с крыльца.

— Он не смог прийти, — ответили ей. — Вы миссис Виткус?

Он пришел, чтобы насыпать корма в кормушки для птиц, вынести мусор, посвятить шестьдесят минут своего времени уходу за ее хозяйством. По крайней мере, на это он способен.

Она разглядывала его с недовольным видом, ее лицо, лишенное красок, напоминало сморщенное яблоко, на котором выделялись, как яркие семечки, встревоженные глазки.

— Птицы умирают с голоду, — сказала она. — Не могу же я лазать на стремянку.

Ее голос хрустел, как разбитое стекло под ногами.

— Миссис Уна Виткус? Дом сорок два по Сибли-авеню? — на всякий случай уточнил он.

Добираться пришлось через весь город на автобусах с двумя пересадками.

Зеленое бунгало затаилось в заросшем деревьями тупике, в двух кварталах от супермаркета и в нескольких шагах от тротуара. Стоя возле дома, Куин одинаково хорошо слышал и щебет птиц, и шум автомобилей.

— Вообще-то мисс, — надменно ответила она.

Он уловил в ее речи акцент, правда едва заметный. Мальчик ничего об этом не говорил. Ее путь, наверное, пролегал через остров Эллис ^[1], как у сонмища других переселенцев.

— На прошлой неделе он тоже не явился, — сказала она. — На этих мальчиков совсем нельзя положиться.

— Тут я ничего не мог поделать, — ответил Куин, ощетинившись.

С чего он взял, что встретит здесь фею с розовыми щечками? Место напоминало логово ведьмы: клумбы с засохшими цветами, черепичная крыша тростникового цвета, клинья мансардных окон.

— Надо же этих мальчиков учить послушанию. Чтобы росли толковыми, добрыми, послушными… Добрыми, послушными и… — она хлопнула себя по лбу.

— Аккуратными, — подсказал Куин.

Мальчик умер. Очень аккуратно умер. Но Куин не смог произнести этого.

— Аккуратными и почтительными, — закончила женщина. — Они же мне обещали. Клялись. Я поверила, что все будет по-настоящему, без дураков.

Снова акцент проскользнул еле слышным отголоском: какая-то шершавость согласных, менее музыкальное ухо ничего бы не заметило.

— Я его отец, — сказал Куин.

— Да я уж догадалась. — Она закуталась в свою куртку из килта. На голове у нее была шапка с помпоном, хотя на улице стоял конец мая, припекало так, что пот выступал. — Он что, заболел?

— Нет, — ответил Куин. — Где у вас корм для птиц?

Старуха вздрогнула. Ее ноги в чулках напоминали две грабли, обутые в черные башмачки.

— Там, в сарае, — сказала она. — У двери, если мальчик не переставил. Он на все завел свои порядки, знаете ли. Лестница тоже там. Но вы высокий. Может, вам она и не понадобится.

Она смерила Куина взглядом от ступней до макушки, словно прикидывала размер его одежды.

— Если я повешу кормушки ниже, вы сами сможете наполнять их, — предложил он.

Она уперлась кулаками в бока.

— Как же это все доканывает меня, — сказала она с таким видом, будто вот-вот расплачется, и эта внезапная, разительная перемена заставила Куина поторопиться. Он сказал:

— Пойду займусь делом.

— Я буду в доме, — она указала костлявым пальцем на дверь. — С таким же успехом смогу наблюдать за вами из окна.

Голос ее звучал энергично и настолько не вязался с дряхлостью тела, что Куин даже усомнился в словах Белль, будто Уне Виткус сто четыре года. После смерти мальчика Белль стала воспринимать реальность как-то искаженно. Он боялся и самого горя, и того, что горе сломает ее. Он бы хотел защитить Белль, но не имел таланта строить отношения и был способен лишь на одно — тупо исполнять ее указания в знак искупления своей вины. Вот почему он очутился здесь: чтобы по приказу своей дважды бывшей жены закончить доброе дело, начатое сыном.

Обшарпанные двери сарая открылись легко. Похоже, петли недавно смазали. Внутри оказалась стремянка со сломанной ступенькой. Воняло животными — не кошкой или собакой, а какими-то грызунами, мышами, что ли. Или тощими, наглыми, зубастыми крысами. Садовый инвентарь, тронутый ржавчиной, расположился по диагонали на дальней стене крючьями, зубьями и остриями наружу. Куин подумал, что мальчик мог запросто получить травму во время своей еженедельной миссии милосердия, если бы у стремянки надломилась ступенька, подточенная червем. Сомнительная реклама для скаутского отряда номер двадцать три.