Третьяков - Анна Федорец Страница 22

В повседневной жизни для П.М. Третьякова был крайне важен комфорт. Если в бытовом плане Павел Михайлович достигал этого, то как следствие к нему приходил и душевный уют. И напротив, дискомфорт «телесный» — в одежде, еде, отношениях — выводил купца из привычного ровного расположения духа.

Поэтому Павел Михайлович везде, где появлялся и особенно, где работал, старался создавать для себя комфортные условия.

А.П. Боткина, вспоминая впечатления детства, так описывает обстановку, в которой трудился ее отец: «... рядом с его кабинетом, где висели картины, был второй кабинет. Там стоял большой диван с массой подушек, из которых одна была любимая, с выпуклым, вышитым гарусом букетом цветов. У окна стояла его конторка»209. Полотно Н.В. Неврева «Воспитанница» (1867) прекрасно передает один из интерьеров в доме Третьякова210. Тканевые обои с развешанными на них картинами. Круглый стол, окруженный креслами с изящными подлокотниками. Небольшой шкаф темного дерева в углу. Ничего лишнего. Ничего, что отвлекало бы от главного. Должно быть, в такой комнате хозяину дома хорошо работалось, думалось, читалось.

Сам ценя комфорт, Павел Михайлович старался окружить им и близких людей. Особенно хорошо это видно из путевых заметок, которые пунктуально вела Вера Николаевна Третьякова. В ее записях то и дело встречается: «... ночь провели изрядно. Еда порядочная. Первый класс стоит 12 р. 20 к. с[еребром]». Или: «... отправились мы в первом классе, за который заплатили от Воронежа до Орла 11 р. с[еребром]»211. Путешествуя, Третьяков неизменно останавливал свой выбор на вагонах, каютах, гостиницах первого класса. Не потому, что он, богатый человек, мог себе это позволить, вовсе нет! Третьяков не испытывал необходимости в излишествах, но чувствовал необходимость обеспечить себе и супруге максимально возможный уют. По- видимому, ему не был чужд следующий подход: зачем тратить нервы и здоровье, если можно их сэкономить, потратив деньги? Павел Михайлович, хоть и был расчетлив, предпочитал иной раз заплатить подороже. Платил он не за чистую постель, не за отдельное купе и даже не за качественную еду, а... прежде за свое спокойствие и спокойствие любимой женщины.

Любовь к комфорту делала Третьякова консерватором по части предметов быта: в одежде и еде прежде всего. По воспоминаниям Мудрогеля, «... не терпел он изысканных блюд. Бывало, каждый член семьи заказывал повару на завтра что- нибудь очень вкусное. А Павел Михайлович всегда одно: “А мне щи и кашу”»212. К непривычной еде Третьяков относился с некоторой настороженностью: мало ли как она может отразиться на здоровье? Зато выяснив, что новое кушанье вполне съедобно, вносил его список «приемлемых блюд». Так, Вера Николаевна описывает: путешествуя по стране, в Самаре «... велели купить раков, против чего мой муженек восстал, но, тем не менее, сам кушал с большим удовольствием»213.

Та же приверженность Третьякова раз и навсегда выбранному варианту проявлялась и в его манере одеваться.

Костюм был своеобразным продолжением внешности П.М. Третьякова. А.П. Боткина пишет об отце: «... он был неотделим от своей одежды»214. В быту Павел Михайлович был аккуратен, выглядел всегда опрятно. Одежда была комфортной и дорогой, но это не бросалось в глаза: меценату был присущ тонкий вкус, он не любил броскости и не гнался за модой. В целом же манера Третьякова одеваться была довольно необычна для его времени и социального статуса. Далеко не бедный человек, в вопросах одежды Павел Михайлович был крайним консерватором. «Одет он был всегда в двубортный сюртук, рубашку с отложным воротником и белым батистовым галстуком бантиком. Сапоги были неизменно с квадратными носками и мягкими голенищами, которые скрывались брюками. Только в жару летом он облачался в белый парусиновый или чесучовый костюм. Осеннее драповое пальто было всегда одного и того же фасона. Сколько лет он носил то же пальто и как часто заказывал новое, нам никогда не приходило в голову. Казалось, что он всю жизнь проходил в одном и том же пальто, в одной и той же фетровой шляпе с широкими полями. Другой я на нем не видала. Летом ходил он в панаме всегда одного фасона»215. Свидетельство Боткиной подтверждает любопытным примером Мудрогель: «Он одевался всегда в костюм совершенно одинакового покроя, будто сорок лет носил один и тот же сюртук и одно и то же пальто. Шил на него известный тогда в Москве портной Циммерман. И всякий раз портной говорил:

Теперь новая мода, ваш костюм сильно устарел.

Вы шейте не по моде, а по моему вкусу, — просил Третьяков»216.

Консерватизм в бытовых пристрастиях — любопытное свидетельство о характере Третьякова. Он предпочитал проверенные, надежные вещи, о которых по личному опыту ясно: они не доставят лишних хлопот. По-видимому, однажды найдя удобное для себя сочетание материала, цвета и фасона в одежде, оптимальный набор блюд или добросовестных деловых партнеров, Третьяков не желал искать новые варианты. На поиск надо затратить драгоценное время, при этом новинки могут оказаться либо менее удобны, нежели старые, проверенные варианты, либо... и вовсе привести к непредсказуемым последствиям. Неприятных неожиданностей Павел Михайлович не любил. Он предпочитал просчитать все наперед и по возможности избежать ненужных рисков. Вообще, П.М. Третьякову было присуще крайне взвешенное отношение к самым разным сторонам жизни.

Как уже было сказано, Третьяков старался строить свою жизнь так, чтобы она была для него и для его семьи максимально комфортной. Он не скупился на добротные вещи и на хорошую обслугу. Однако лишней роскоши в быту не одобрял. М.К. Морозова, племянница В.Н. Третьяковой, часто гостившая в доме мецената, так вспоминает обстановку: «Дом Третьяковых в Лаврушинском переулке стоял на месте современной галереи, прямо против ворот. Это был белый, двухэтажный, просторный особняк... Обстановка всех комнат была очень простая, скромная и какая-то традиционная, общая многим домам того времени »217. Павел Михайлович имел достаточно средств, чтобы жить в эффектной обстановке, — но он этого не делал. К чему? В отличие от брата, П.М. Третьяков избегал светских увлечений, балов и приемов. Ему претило многолюдное общество, которое могло бы оценить траты. Непонятна была ему сама необходимость жить напоказ.

Кроме того... Павел Михайлович не любил ничего «слишком». Слишком громкое, слишком яркое, слишком вычурное. Слишком роскошное. Иными словами, то, что выходит за рамки меры. Не это ли до крайности развитое чувство меры дела- до Павла Михайловича в глазах окружающих «скромным» человеком? То есть человеком, который, избегая публичной демонстрации своих деяний, последовательно творит добро — и не ищет за него вознаграждения? Который, даже имея возможность получить для себя в жизни многое, довольствуется малым?..

Нелюбовь к роскоши Третьяков унаследовал от отца. Михаил Захарович в завещании 1847 года особо оговаривает: «...пышных похорон не делать ». От отца к сыну передалось отношение к богатству, являющееся залогом коммерческого долголетия. Отношение это, традиционное для старой купеческой среды, было порядком подзабыто представителями «новой» буржуазии, родившимися поколение спустя после появления на свет Павла Михайловича. Их предки, потом и кровью приумножавшие отцовские капиталы, прекрасно понимали: роскошь — это напрасное вложение средств. Вместо того чтобы «работать » на коммерсанта, принося ему прибыль, деньги рекой утекают из его кошелька, чтобы никогда туда не вернуться. Бережливость, расчетливость и даже до определенного предела прижимистость были для купца не пороками, но добродетелями. Эти качества были присущи Михаилу Захаровичу Третьякову. Их же современники отмечали в характере его старшего сына.