Место под солнцем - Полина Дашкова Страница 6

– Брось, Ваня, не спеши, – Чернов покачал головой, – эточистый заказняк. Жена и домработница ничего нового к сказанному не добавят. Наданный момент, во всяком случае. Они вообще спать легли.

– Не легли. Вон окошко светится. Эта балерина, хоть ижелезная леди, а все-таки вряд ли сумеет уснуть. Она ведь с Калашниковым восемьлет прожила.

В огромном доме действительно светилось только одно окно. Натретьем этаже сквозь задернутые занавески пробивался слабый огонек то ли бра,то ли настольной лампы.

– Она тебя, Ваня, сейчас вряд ли ждет. Не думаю, что будетрада. А тебе, между прочим, с ней потом много придется разговаривать. Так чтопрояви ты мужской такт, не трогай женщину в горе. Дай ей опомниться. Кстати,вопрос на засыпку: ты знаешь, кто у Калашникова «крыша»?

– Валера Лунек. Славный московский авторитет ВалерийБорисович Лунько, 1959 года рождения, русский, трижды судимый. Является главойкрупной преступной группировки, контролирующей часть игорного бизнеса Москвы, –отчеканил без запинки майор Кузьменко, – в том числе и казино «Звездный дождь»,которое принадлежало покойному Калашникову Глебу Константиновичу.

– Пятерка тебе, майор, – улыбнулся Чернов, – а кто измолодняка положил глаз на хозяйство Лунька вообще и на «Звездный дождь» вчастности?

– Ну, многие. Кусок-то лакомый. Однако, по моим данным,последний наезд был произведен молодым лаврушником, авторитетом Голбидзе,кличка Голубь, контролирует гостинично-проституточный бизнес и считает, чтоприбрать к рукам еще и казинщиков было бы вполне логично.

– Пятерка с минусом, – покачал головой Чернов, – Голубь неавторитет, законники его своим не считают. Он «апельсин». Его короновали заденьги.

– А ты думаешь, в наше время это важно? Кстати, Голубьввинтил в «Звездный дождь» своего наблюдателя, блатного аристократа,потомственного грузинского князя Нодарика Дотошвили. Люди Лунька его вычислили,а Калашников придумал подложить под Нодарика свою лучшую девку, королевустриптиза Лялю Рыкову. Ляля, в свою очередь, тонко раскрутила князька на игру,и он сам не заметил, как просадил в «блэк джек» пятьдесят тысяч баксов.

– Хорошая у тебя, Ваня, агентура, – хмыкнул Чернов, – и чтодальше было?

– А ничего. Нодарик, хоть и князь, с деньгами расставатьсяочень не хотел. До слез. Вот Калашников его и пожалел, вроде как простил.Теперь человек Голубя ходит в должниках у казинщика. И от Ляли оторваться неможет. Влюбился. Тоже, говорят, до слез. Калашников его и в этом понял, Лялеотпуск дал, чтобы князь не скрипел зубами, когда она свой стриптиз передпубликой танцует. Все это держится как бы в секрете и от Голубя, и от Лунька.

– А наезд? – спросил Чернов.

– Наезд был до того, как Нодарик появился в казино. Знаешь,аккуратный такой наездик, без стрельбы и мордобоя. Просто разговор. Мой одинчеловечек присутствовал. Я ведь Голубя давно пасу, все думаю, пора ему,сизокрылому, в родную голубятню. – Кузьменко сладко, по-кошачьи, зажмурился. –Вот тут, на этой мокрухе, я и раскручу его, сердечного.

– Это вряд ли его работа, – пожал плечами Чернов, – зачемему? Вот князек Нодарик – да, ему Калашникова заказать при таком раскладе всамый раз. Да и заказывать необязательно, мог сам шлепнуть из кустов запросто.Ну ты как, Ваня, едешь или нет? Я тебе все-таки советую погодить, не лезь тысейчас к балерине.

– Пожалуй, ты, Женя, прав, – ответил майор, немного подумав,– просто азарт у меня. Очень хочу Голбидзе зацепить. Давно хочу… Ладно,поехали. Пусть балерина отдыхает пока.

За окном светало. Катя знала, что не уснет. У нее передглазами стояло мертвое лицо Глеба. Она еще чувствовала на ладонях его кровь,еще слышала негромкий хлопок из кустов. Было странно, что короткий звуквыстрела может так долго держаться в ушах, сливаясь с гулкой тишиной квартиры.

Катя загасила сигарету, включила чайник. На ней был теплыймахровый халат, шерстяные носки, но все равно колотил озноб.

Нельзя вот так сидеть всю ночь. Надо чем-то занять этистрашные пустые часы. Краем сознания она понимала, что шок еще не прошел. Еслибы прошел, она могла бы заплакать. Но пока не может. И не знает, куда себядеть.

В квартире стояла глубокая, обморочная тишина. Жанночказаснула в гостиной на диване, под тонким пледом. Катя сидела на кухне, курила,тупо уставившись в дурацкую абстрактную картинку на стене, подаренную каким-тодавним приятелем-художником.

Картинка не нравилась ни ей, ни Глебу, но художник частобывал в гостях, и каждый раз придирчиво осматривал стены, искал своедрагоценное творение. Чтобы не обидеть непризнанного гения. Катя повесилакартинку на кухне. Художник пил чай и радовался: вот, висит его шедевр, смотрятна него каждый день.

Чайник тихонько забулькал и автоматически выключился. Катябросила в большую фарфоровую кружку сразу два пакетика «Пиквика», размешаласахар и опять застыла, обхватив ладонями горячие бока кружки. Она вдругподумала, что, наверное, напрасно не рассказала тому мрачному милицейскомумайору про анонимные звонки.

А может, правильно сделала, что не рассказала? Вообще, какоеэто теперь имеет значение? Глеба убили прямо у нее на руках. Она почувствовала,как сильно дернулось его тело и тут же застыло, обмякло. Глеб даже не успелничего понять, удивиться, испугаться.

Всего миг назад он матерился, напевал дурацкий шлягер, егоглаза, веселые, пьяные, такие привычные, серо-голубые, с зеленоватым ободкомвокруг зрачка, с припухшими веками, с короткими рыжеватыми ресницами, вдругстали чужими, ледяными и глядели куда-то сквозь Катю.

Фонарь над подъездом светил ярко, слишком ярко, чтобыобмануться, соврать себе, будто Глеба всего лишь ранили, и если «Скорая»приедет прямо сейчас, то успеют спасти, реанимируют, и потом можно будетухаживать, кормить с ложечки кашкой и фруктовым пюре, не спать ночами,прислушиваться к частому хриплому дыханию, надеяться на лучшее, поставить наноги, начать жить сначала, как-то совсем иначе… Они знали друг друга с раннегодетства. Самые первые, расплывчатые, почти младенческие Катины воспоминаниябыли связаны с Глебом Калашниковым.

Тихое прозрачное лето, скрип качелей, цветные блики напеске, огромная веранда с мозаикой из синих, красных, желтых стеклышек,занозистый забор в глубине дачного участка, ветки орешника, блестящие липкиелепестки лютиков, такие желтые, что больно смотреть. Кате три года, Глебу пять.Пухлый губастый мальчик Глебчик с волосами цвета лютиковых лепестков, такойбольшой, важный. Маленькой Кате до него еще расти и расти. Он все знает иничего не боится. Он Принес ей живого ежика, завернутого в мятую панамку. Ежиксвернулся клубочком, тихо напряженно сопел.

– Держи, смотри, чтобы не убежал. А я молока принесу.