Место под солнцем - Полина Дашкова Страница 5

– Осторожно, двери закрываются… В вагоне пахло приторнымидухами. Оля чуть поморщилась и села в уголок, подальше от двух одинаковоодетых, накрашенных, надушенных девиц, и вообще, подальше от всех. Благо народув это время совсем мало. Ее раздражали запахи, звуки, взгляды. Так раздражали,словно вся кожа содрана, каждый нерв оголен.

Оля вытащила из рюкзака тоненький Молитвослов, открыланаугад и стала читать, низко опустив голову.

«…и погаси пламень страстей моих, яко нищ есмь и окаянен. Иизбави мя от многих и лютых воспоминаний…» – губы ее чуть вздрагивали. Онастарательно повторяла про себя слова, которые знала наизусть.

– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Курская»,– сообщил механический голос.

Надо убрать Молитвослов в рюкзак, выйти из вагона, перейтина другую линию. Поздно уже, метро закрывается, поезд может оказатьсяпоследним. Если успеть на пересадку, всего через полчаса Оля будет дома. Потомпридется покормить бабушку Иветту, вымыть, уложить в постель, поговорить,вернее – выслушать очередную лекцию о том, что она, Оля, живет не правильно.Да, придется выслушать, сжав зубы и согласно, понимающе кивая, иначе ИветтаТихоновна не даст покоя, будет стонать всю ночь, разыграет красивый сердечныйприступ, заставит вызвать «Скорую». Затем Оля будет тихо извиняться передврачом, смиренно стерпит грубый выговор за напрасный вызов к старойсумасбродке. («Девушка, ну вы что, сами не понимаете? У вашей… кто она вам?Бабушка? У вашей бабушки старческий маразм, а сердце здоровое, любой молодойпозавидует…») Конечно, Оля отлично знает, сердце у бабушки здоровое. Каким оноеще может быть, если вместо него «пламенный мотор»? И про маразм знает, и чтоврачи «Скорой» теряют свое драгоценное время, а зарплаты у них мизерные, и,может быть, сейчас, пока они тут возятся с маразматической Олиной бабушкой,кто-то молодой погибает, ожидая бригаду. И молодая жизнь значительно важней,чем капризы сумасшедшей старухи. Все это Оля знает, возражать не собирается,готова сунуть в золотую медицинскую руку свой последний мятый полтинник.Простите, больше нет… Они простят. Полтинник – это мало, но они простят.Оглядевшись в нищей однокомнатной клетушке, они поймут, что больше Оля дать не может.

А если их не вызывать, Иветта Тихоновна выбежит налестничную площадку, начнет барабанить в дверь соседям, орать: «Помогите!Умираю!», соседи позвонят в милицию.

Лучше стерпеть обязательный вечерний монолог старушки, вконце концов, все вместе – еда, мытье, лекция о смысле жизни – займет не большечаса. Потом можно закрыться на кухне, остаться одной, оглохнуть, ослепнуть, нио чем не думать… Когда она подошла к вагонной двери, кто-то осторожно тронул ееза плечо.

– Девушка, вы уронили… Пожилой мужчина протягивал еймаленькую цветную фотографию.

– Да, спасибо. – Оля не глядя взяла снимок. Улыбающееся лицоГлеба Калашникова исчезло в кармане потертого старенького рюкзачка. Минутуназад фотография выпала из Молитвослова.

* * *

– Заказуха. Все как по писаному. – Старший следовательМосковской городской прокуратуры Евгений Николаевич Чернов затоптал окурок иуставился в сизое рассветное небо. – Выстрел в голову, правда, единственный, носмертельный. Никаких следов, даже оружия нет.

– Нет оружия – это тоже неплохо. Вдруг все-таки не заказуха?Ибо если здесь был непрофессионал, то это не совсем «глухарь» и есть шанс найтиубийцу, – задумчиво произнес майор Кузьменко.

– Ага, как же, размечтался, – Чернов махнул рукой, – бывает,и профессионал не бросает оружия. А если здесь одноразовый киллер работал… Нет,Ваня, «глухарь», чистый «глухарь», помяни мое слово. Ведь ни следочка, матьтвою, ничегошеньки. Дырка от бублика. Ладно, поехали. Светает.

Следователь прокуратуры Чернов и майор УВД Кузьменко былипоследними, кто остался из группы, прибывшей на место преступления в тихий дворна Третьей Мещанской. Все остальные уже уехали, труп увезли в морг. Было ясно,что по горячим следам это убийство раскрыть не удастся. Никаких свидетелей, кромежены убитого. А она смотрела на мужа, который умер у нее на руках, и в густыхтемных кустах никого не видела.

Полтора часа назад служебная собака взяла след из кустов отдетской песочницы. След оборвался на трамвайной остановке. Последний трамвай останавливалсяна Мещанской около часа ночи. А выстрел прозвучал в половине первого. Убийцабыл один, пришел пешком либо приехал на трамвае. Машина его не ждала. И скрылсяон тоже пешком, растворился в черноте спящих Мещанских улиц, вскочил вприцепной вагон и был таков. Конечно, завтра утром будут опрошены все водителитрамваев, проезжавших здесь ночью. Возможно, кто-то и вспомнит припозднившегосяпассажира, однако не факт, что убийца был единственным пассажиром, не факт, чтоводитель сумел разглядеть… – Надо бы еще разок с балериной побеседовать. – ВаняКузьменко сладко потянулся, хрустнул суставами. – Очень уж она спокойнаяженщина. Прямо железная леди. Родного мужа кончили, можно сказать, в ееобъятиях. И ни слезинки. Кстати, объятия меня очень смущают. Ведь моглизапросто промахнуться, в нее попасть. Может, в нее и метили?

– Издеваешься? – усмехнулся Чернов. – Калашников – владелецказино с ночным стриптизом, жадный, скандальный, пьющий, бандиты у неготусуются стаями каждую ночь. А она кто? Ножкой на сцене машет? Эти, как их…фуэте крутит? Кстати, она потому такая спокойная, что у балерин выдержка; как укосмонавтов. Это я точно знаю. У меня дочка на хореографию два года ходила, таммуштра круче армейской. Не выдержала, бросила. А вообще, Ваня, чует мое сердце,влипли мы с тобой в «глухарь».

– Вот вернется народный артист Калашников из Парижа, начнетсвоим депутатским мандатом размахивать, по генералам ходить, да что погенералам, он с замминистром нашим раз в неделю в бане парится… Вот тогда ибудет нам с тобой «глухарь», Женя. Так по ушам дадут, что навек оглохнем. Генийрусского кино лишился единственного сына! Найдите убийцу! А уж в прессе воньпойдет… ужас!

– Не надо было единственного сына в игорный бизнес пихать, –проворчал Чернов, – это долголетию не способствует. Такие вот богатенькие не точто состариться, повзрослеть не успевают. Сначала он отпрыска в кино пихал, невышло. Сам-то Калашников классный актер, никто не спорит. Однако на детяхприрода отдыхает.

– Злой ты. Женя, – покачал головой майор, – Калашников егоникуда не пихал. Насчет кино – не знаю, а вот с бизнесом… Мальчику навернякасамому кушать хотелось. Такие с детства привыкают хорошо кушать, вкусно. А ужесли все вокруг громко чавкают, так у любого слюнки потекут, даже у сытого.

– Ну, поехали, что ли? – Чернов шагнул к машине.

– Ты езжай, а я хочу еще разок с балериной побеседовать. И сэтой их нервной домработницей, прямо сейчас, – задумчиво произнес Иван, –недопонял я кой-чего.