Место под солнцем - Полина Дашкова

Теплой сентябрьской ночью белый «Форд» свернул с проспектаМира в один из тихих переулков, неподалеку от Третьей Мещанской улицы. Изприоткрытых окон машины оглушительно орала эстрадная музыка. Встречные огнивысветили на миг силуэт молодой женщины за рулем. Сидевшего рядом мужчину небыло видно, он почти лежал, раскинувшись на мягком сиденье. Голова его то идело падала женщине на плечо. Он громко фальшивым тенорком подпевал развеселомушлягеру.

– Глеб, прекрати, – поморщилась женщина и выключиламагнитофон.

– А я говорю, будет музыка! – Мужчина икнул и нажал кнопку.

Шлягер зазвучал на весь переулок.

– Ты мог не напиваться хотя бы в честь моей премьеры? –Женщина оторвала руку от руля и легонько хлопнула мужчину по лбу. – Ты заснул впервом акте. Это было видно со сцены. Ты спал и даже храпел.

– Грязная клевета. Я вообще не храплю! Никогда. А во второмакте я не спал, я выражал восторг! – Он опять икнул.

– Правильно, – кивнула женщина, – в буфете. Ты выражал свойвосторг в буфете так громко, что это было слышно в зале и на сцене.

– Ну подумаешь, вышел коньячку выпить. С тарталеткой. Имеюправо. Ты у нас звезда-премьерша, гений русского балета. А я так, тихий супругпри звезде, купец-меценат. Между прочим, я там кое-кого видел, в буфете. Ох,Катька, кого я там видел! – Глеб Калашников выпятил мокрые губы и триждыпротивно причмокнул.

– И кого же? – равнодушно спросила Катя.

– Этого твоего придурка-поклонника. Я потому и нашумел, чтонадоело мне. Достал он меня, я ему так прямо и сказал: ты, говорю, меня достал…– Глеб смачно выругался и опять икнул.

Катя ничего не ответила, она высматривала место для парковкив огромном темном дворе, заставленном иномарками. Она очень устала, ей былолень загонять машину в крытый гараж.

– Слышь, премьерша, ты что, собираешься все эти веники домойтащить? – Глеб кивнул на заднее сиденье, заваленное цветами. – Они та-аквоняют, я от них чихаю.

– Ты бы вышел, помог мне вписаться, – попросила Катя, – невидно ничего.

– Счас сделаем, – важно кивнул Глеб. – Вылезай, премьерша, ясам буду парковаться, ты не умеешь.

– Ладно уж, сиди.

Катя аккуратно припарковала машину у кромки тротуара. Онавзглянула на темные окна квартиры и удивилась. Всего минуту назад, въезжая водвор, она заметила, что горит свет в гостиной. А теперь стало темно. Неужели Жанночкаосталась ночевать и все-таки решила приготовить праздничный ужин? Услышала, какподъехала машина, погасила свет, сидит и ждет в темноте с таинственным видом,хочет, чтобы вспыхнули свечи на накрытом столе, когда они с Глебом войдут вквартиру. Однако праздника не получится. Глеб пьян в дым, начнет материться,икать, рыгать, говорить пошлости, Жанночка обидится, уйдет плакать, как всегда.

Дома никакого застолья не предполагалось. Катя долгоуговаривала Жанночку бросить домашние дела и поехать с ними на премьеру. Нодомработница пожаловалась на головную боль и осталась дома.

После премьеры в театре был долгий обильный фуршет. Там,фланируя среди блейзеров, малиновых пиджаков, голых надушенных плеч, ГлебКалашников запивал коньяк шампанским, кормил с ложки черной икрой молоденькихтанцовщиц кордебалета, громко и матерно приглашал их подработать в своемзнаменитом казино в качестве стриптизерок. Ему можно было все. Он спонсировалпремьеру, и Камерный театр классического балета им. Агриппины Вагановойсуществовал на его деньги. Он здесь был полновластным хозяином, барином средикрепостных артистов.

Кате ужасно не хотелось выходить в банкетный зал, даже нанесколько минут. Каждый раз после спектакля она запиралась в своей маленькойгримуборной совершенно одна. В театре все знали эту ее привычку, после обычныхспектаклей солистку никто не трогал. Но сегодня все-таки премьера. В дверь безконца стучали.

Она нарочно долго снимала грим, стояла под горячим душем,одевалась, потом просто сидела в кресле, закрыв глаза. Мышцы ныли и гудели, какпровода под током. Тело еще переживало, повторяло каждое па. Леди Макбетнеслась, крутилась в смертельном пируэте. Казалось, с тонких белых пальцевкапает кровь. Невесомая леди, ангел смерти… Катя танцевала так, что зрительпочти любил убийцу, любовался ею, понимал, оправдывал, а потом, спохватившись,удивлялся самому себе и, возможно, открывал нечто новое и важное в своей душе.

Господи, неужели получилось? Был красивый балет, остальноене имеет значения. А голове уже вертелись всякие глупости: Глеб напился искандалит, в дверь стучат, радиотелефон надрывается на гримерном столике. Все.Надо идти. Никуда не денешься.

Катя открыла глаза и взглянула в зеркало. Она давнозаметила, что после каждого спектакля лицо становится немного другим. Нечтоновое появляется в глазах, в линии рта. С каждой своей героиней она проживаетцелую жизнь, от рождения до смерти. Только что она умерла вместе с кровавойледи Макбет, и теперь надо родиться заново, стать собой, Екатериной ФилипповнойОрловой, усталой тридцатилетней женщиной с натруженными балетными мышцами.

Выходить в банкетный зал без всякого макияжа нехорошо.Защелкают фотовспышки, потом в каком-нибудь журнальчике появится разворот сфотографией бледно-зеленой, измотанной, ненакрашенной примы. А рядом будетГлеб: пьяный, красный, со съехавшим набок галстуком, с шальными глазами идвусмысленной ухмылочкой на мокрых губах. Вот она, сиятельная чета, сливкимосковской богемы, любуйтесь, господа! И нечего им завидовать. Прима-балеринатолько из мрака зрительного зала кажется сказочной красавицей. На самом деле,оттанцевав премьеру, она выглядит старше своих тридцати, у нее темные тени подглазами, уставшая от грима кожа, бледные губы, острые ключицы, у нее муж хам,скандалист, почти алкоголик, детей нет и, наверное, уже не будет… Катярасчесала длинные каштановые волосы, скрутила их тугим узлом на затылке. Опятьзатренькал телефон, она вздрогнула и больно царапнула шпилькой шею.

– Он тебя совсем не любит, – услышала она хриплый шепот втрубке, – тебе лучше самой уйти, пока не поздно… Катя нажала кнопку отбоя,отбросила телефон, словно ее ударило током. Аппарат скользнул по стекляннойповерхности гримерного столика, сшиб на пол большую бутыль лосьона и банку стальком.