Смерть Ахиллеса - Борис Акунин Страница 5

К расследованию обстоятельств смертипрославленного полководца и всенародного любимца Эраст Петрович приступилдовольно странно. С превеликим трудом прорвавшись в гостиницу, со всех сторонокруженную двойным кордоном полиции и скорбящими москвичами (горестные слухи испоконвеку распространялись по древнему городу быстрей, чем ненасытные августовскиепожары), молодой человек, не глядя ни вправо, ни влево, поднялся в свойдвадцатый номер, бросил слуге фуражку и шпагу, а на расспросы лишь качнулголовой. Привычный Маса понимающе поклонился и проворно расстелил на полусоломенную циновку. Куцую шпажонку почтительно обернул шелком и положил нашифоньер, сам же, ни слова не говоря, вышел в коридор и встал спиной к двери впозе грозного бога Фудомё, повелителя пламени. Когда по коридору кто-то шел,Маса прикладывал палец к губам, укоризненно цыкал языком и показывал то назапертую дверь, то куда-то в область своего пупка. В результате по этажу мигомразнесся слух, что в двадцатом остановилась китайская принцесса на сносях и будтобы даже уже рожает.

А тем временем Фандорин сидел на циновке и былабсолютно неподвижен. Колени ровно расставлены, тело расслаблено, кистивывернуты ладонями вверх. Взгляд коллежского асессора был устремлен насобственный живот, если точнее — на нижнюю пуговицу вицмундира. Где-то там, подзолотым двуглавым орлом, располагалась магическая точка тандэн, источник ицентр духовной энергии. Если отрешиться от всех помыслов и всецело отдатьсяпостижению самого себя, то в душе наступит просветление, и самая головоломнаяпроблема предстанет в виде простом, ясном и разрешимом. Эраст Петрович изо всехсил старался отрешиться и просветлеть, что очень непросто и достигается лишьпутем долгой тренировки. Природная живость мысли и проистекающая отсюданетерпеливость делали упражнение в самоконцентрации особенно трудным. Но, каксказал Конфуций, благородный муж идет не тем путем, что легок, а тем, чтотруден, и потому Фандорин упорно всматривался в проклятую пуговицу, дожидаясьрезультата.

Сначала мысли никак не желали отступать, а,наоборот, плескались и бились, как рыбешки на мелководье. Потом все внешниезвуки постепенно стали отдаляться и исчезли вовсе, рыбешки уплыли на глубину, ав голове заклубился туман. Эраст Петрович разглядывал золотой металлическийкружок с гербом и ни о чем не думал. Секунду, минуту или, может быть, часспустя императорский орел вдруг явственно качнул обеими головами, короназаиграла искорками, и Эраст Петрович встрепенулся. План действий составился самсобой.

Кликнув Масу, Фандорин велел подать сюртук и,пока переодевался, коротко объяснил своему вассалу, в чем суть дела.

Дальнейшие передвижения коллежского асессораограничивались пределами гостиницы и происходили по маршруту: вестибюль —швейцарская — ресторан. Переговоры с гостиничной прислугой заняли не час и недва, так что у двери отсека, который в «Дюссо» уже прозвали «соболевским»,Эраст Петрович появился ближе к вечеру, когда тени стали длинными, а солнечныйсвет густым и тягучим, как липовый мед.

Фандорин назвался жандарму, сторожившему входв коридор, и был немедленно впущен в царство печали, где говорили толькошепотом, а передвигались исключительно на цыпочках. Номер 47, куда вчера въехалдоблестный генерал, состоял из гостиной и спальни. В первой из комнат собралосьдовольно много народу — Эраст Петрович увидел Караченцева с чинами жандармерии,адъютантов и ординарцев покойного, управляющего гостиницей, а в углу, ткнувшисьносом в портьеру, глухо рыдал камердинер Соболева, известный всей России Лукич.Все словно ждали чего-то, то и дело поглядывая на закрытую дверь спальни. КФандорину подошел обер-полицеймейстер и вполголоса пробасил:

— Профессор судебной медицины Веллингпроводит вскрытие. Что-то долго очень. Поскорей бы уж.

Словно вняв пожеланию генерала, белая, срезными львиными мордами, дверь дернулась и со скрипом отворилась. В гостинойсразу стало очень тихо. На пороге появился седой господин с брыластым,недовольным лицом, в кожаном фартуке, над которым посверкивал эмалью аннинскийкрест.

— Ну вот, ваше превосходительство, кончено, —мрачно произнес брыластый, который, видимо, и был профессором Веллингом. —Могу изложить.

Генерал оглядел комнату и повеселевшим голосомсказал:

— Со мной войдут Фандорин, Гукмасов и вотвы. — Он небрежно мотнул подбородком на управляющего. — Остальныхпрошу дожидаться здесь.

Первое, что увидел Эраст Петрович, войдя вобитель смерти, — перетянутое черным шарфом зеркало в игривой бронзовойраме. Тело усопшего лежало на на кровати, а на столе, видимо, перетащенном изгостиной. Взглянув на очерченный белой простыней контур, Фандорин перекрестилсяи на минуту забыл о следствии, вспомнив красивого, храброго, сильного человека,которого знал когда-то и который теперь превратился в продолговатый предметнеясных очертаний.

— Дело очевидное, — сухо началпрофессор. — Ничего подозрительного не обнаружено. Я еще сделаю анализы влаборатории, но абсолютно уверен, что жизнедеятельность прекратилась врезультате паралича сердечной мышцы. Налицо также паралич правого легкого, но это,вероятнее всего, не причина, а следствие. Смерть наступила мгновенно. Дажеокажись рядом медик, спасти все равно не удалось бы.

— Но ведь он был молод и полон сил,прошел через огонь и воду! — Караченцев приблизился к столу и отвернулкрай простыни. — Неужто просто взял и умер?

Гукмасов отвернулся, чтобы не видеть мертвоголица своего начальника, а Эраст Петрович и управляющий, наоборот, подошлипоближе. Лицо было спокойным и значительным. Даже знаменитые размашистыебакенбарды, по поводу которых так подшучивали либералы и насмешничалииностранные карикатуристы, в смерти пришлись кстати — обрамляли восковой лик ипридавали ему еще больше величия.

— Ох, какой герой, истинныйАхиллес, — пробормотал управляющий, на французский манер рокоча буквой"р".

— Время смерти? — спросилКараченцев.

— Между первым и вторым часомночи, — уверенно ответил Веллинг. — Не ранее, но и никак не позже.

Генерал повернулся к есаулу:

— Что ж, теперь, когда причина смертиустановлена, можно заняться деталями. Рассказывайте, Гукмасов. И поподробней.

Поподробней есаул, видимо, не умел. Егорассказ вышел коротким, но, впрочем, исчерпывающим:

— Прибыли с Брянского вокзала в шестомчасу. Михал Дмитрич отдохнул до вечера. В девять ужинали в здешнем ресторане.Потом поехали кататься по ночной Москве. Никуда не заезжали. Вскоре послеполуночи Михал Дмитрич сказал, что желает вернуться в гостиницу. Хотел сделатькакие-то записи, он над новым боевым уставом работал…