Смерть Ахиллеса - Борис Акунин Страница 4

В комнату, чеканя шаг и звеня шпорами, вошелдавешний лихой офицер, что не пожелал в гостинице броситься в объятья ЭрастуПетровичу. Теперь он был чисто выбрит, в парадном лейб-казацком мундире и прицелом иконостасе крестов и медалей.

— Ваше высокопревосходительство, старшийординарец генерал-адъютанта Михал Дмитрича Соболева есаул Гукмасов! —представился офицер. — Горестная весть… — Он сделал над собой усилие,дернул разбойничьим черным усом и продолжил. — Господин командующий 4-ымкорпусом прибыл вчера из Минска проездом в свое рязанское имение и остановилсяв гостинице «Дюссо». Сегодня утром Михал Дмитрич долго не выходил из номера. Мызабеспокоились, стали стучать — не отвечает. Тогда осмелились войти, аон… — Есаул сделал еще одно титаническое усилие и добился-таки, договорил,так и не дрогнув голосом. — А господин генерал в кресле сидит. Мертвый…Вызвали врача. Говорит, ничего нельзя сделать. Уж и тело остыло.

— Ай-ай-ай, — подпер щекугубернатор. — Как же это? Ведь Михаил Дмитриевич молод. Поди, и сороканет?

— Тридцать восемь ему было, тридцатьдевятый, — тем же напряженным, вот-вот сорвется, голосом доложил Гукмасови быстро заморгал.

— А что за причина смерти? — спросилКараченцев, нахмурившись. — Разве генерал болел?

— Никак нет. Был здоров, бодр и весел.Врач предполагает удар либо паралич сердца.

— Ладно, ты иди, иди, — отпустилординарца потрясенный известием князь. — Все, что нужно, сделаю и государяизвещу. Иди. — А когда за есаулом закрылась дверь, сокрушенновздохнул. — Ох, господа, теперь начнется. Шутка ли — такой человек,любимец всей России. Да что России — вся Европа Белого Генерала знает… А я кнему сегодня с визитом собирался… Петруша, ты отошли депешу государюимператору, ну, сам там сообразишь. Нет, наперед покажи мне. А послераспорядись насчет траура, панихиды и… Ну, сам знаешь. Вы, Евгений Осипович,порядок мне обеспечьте. Как слух пройдет, вся Москва к Дюссо хлынет. Таксмотрите, чтоб никого не передавили, расчувствовавшись. Я москвичей-то знаю. Ичтоб чинно все было, прилично.

Обер-полицеймейстер кивнул и взял с креслапапку для доклада.

— Разрешите идти, ваше сиятельство?

— Ступайте. Охо-хо, шуму-то, шуму-тобудет. — Князь вдруг встрепенулся. — А что, господа, ведь, пожалуй, игосударь прибудет? Непременно прибудет! Ведь не кто-нибудь, сам герой Плевны иТуркестана Богу душу отдал. Рыцарь без страха и упрека, недаром Ахиллесомпрозван. Дворец кремлевский надо подготовить. Это уж я сам…

Хуртинский и Караченцев подались к двери,готовые к исполнению полученных поручений, а коллежский асессор как ни в чем небывало сидел в кресле и смотрел на князя с некоторым недоумением.

— Ах да, голубчик Эраст Петрович, —вспомнил про новенького Долгорукой. — Не до вас теперь, сами видите. Вы ужпока обвыкайтесь. Ну, и будьте близко. Может, поручу что-нибудь. Дела всемхватит. Ох, беда, беда…

— А что же, ваше сиятельство,расследования не б-будет? — внезапно спросил Фандорин. — Такоезначительное лицо. И смерть странная. Надо бы разобраться.

— Какое еще расследование, —досадливо поморщился князь. — Говорят же вам, государь прибудет.

— Я однако же имею основанияпредполагать, что здесь дело нечисто, — с поразительным спокойствиемзаявил коллежский асессор.

Его слова произвели впечатление разорвавшейсягранаты.

— Что за нелепая фантазия! —вскричал Караченцев, разом утратив к молодому человеку всякую симпатию.

— Основания? — презрительно бросилХуртинский. — Какие у вас могут быть основания? Откуда вы вообще можетечто-либо знать?

Эраст Петрович на надворного советника даже невзглянул, а обратился прямо к губернатору:

— Изволите ли видеть, ваше сиятельство,по случайности я остановился как раз у Дюссо. Это раз. Михаила Дмитриевича язнаю с д-давних пор. Он всегда встает с рассветом, и вообразить, что генералстал бы почивать до столь позднего часа, совершенно невозможно. Свитазабеспокоилась бы уже в шесть утра. Это два. Я же видел есаула Гукмасова,которого тоже отлично знаю, в п-половине девятого. И он был небрит. Это три.

Здесь Фандорин сделал многозначительную паузу,словно последнее сообщение имело какую-то особенную важность.

— Небрит? И что с того? — недоуменноспросил обер-полицеймейстер.

— А то, ваше превосходительство, чтоникогда и ни при каких обстоятельствах Гукмасов не может быть небритым вполовине девятого утра. Я прошел с этим человеком б-балканскую кампанию. Онаккуратен до педантизма и никогда не выходил из своей палатки не побрившись,даже если воды не было и приходилось растапливать снег. Полагаю, что Гукмасов ссамого раннего утра знал, что его начальник мертв. Если знал, то почему такдолго молчал? Это четыре. Надобно разобраться. Тем более, если приедетг-государь.

Последнее замечание, кажется-, подействовалона губернатора сильнее всего.

— Что ж, Эраст Петрович прав, —сказал князь поднимаясь. — Тут дело государственное. Назначаю негласноерасследование обстоятельств кончины генерал-адъютанта Соболева. И без вскрытия,видно, не обойтись. Но только смотрите, Евгений Осипович, аккуратненько, безогласки. И так слухов будет… Петруша, слухи будешь собирать и докладывать мнелично. Расследование, разумеется, проведет Евгений Осипович. Да, не забудьтенасчет бальзамирования распорядиться. С героем многие проститься захотят, алето жаркое. Неровен час протухнет. Что же до вас, Эраст Петрович, то коли ужсудьба поместила вас в «Дюссо» и коли вы так хорошо знали покойного, попробуйтеразобраться в этом деле со своей стороны, действуя, так сказать, партикулярнымобразом. Благо вас в Москве пока не знают. Вы ведь чиновник особых поручений —так вот вам особое, уж особее не бывает.