Смерть Ахиллеса - Борис Акунин Страница 6

Гукмасов покосился на бюро, стоявшее подлеокна. На откидной доске были разложены бумаги, чуть в стороне — небрежноотодвинутое полукресло. Евгений Осипович подошел, взял исписанный листок,уважительно покивал.

— Распоряжусь, чтобы всё собрали ипереправили государю. Продолжайте, есаул.

— Господам офицерам Михал Дмитрич велелрасполагать собой. Сказал, что дойдет пешком, хочет прогуляться.

Караченцев насторожился:

— И вы отпустили генерала одного? Ночью?Довольно странно!

Он многозначительно взглянул на Фандорина, нотого эта подробность, кажется, нисколько не заинтересовала — коллежский асессорподошел к бюро и зачем-то водил пальцем по бронзовому канделябру.

— Поди-ка с ним поспорь, — горькоусмехнулся Гукмасов. — Я сунулся было — так глянул, что… Да ведь он, вашепревосходительство, не то что по Москве ночной, по горам турецким и степямтекинским в одиночку разгуливал… — Есаул мрачно покрутил длинныйус. — До гостиницы-то Михал Дмитрич дошел. До утра вот не дожил…

— Как вы обнаружили тело? — спросилобер-полицеймейстер.

— Вот здесь сидел, — показалГукмасов на полукресло. — Назад откинувшись. И перо на полу…

Караченцев присел на корточки, потрогалчернильные пятна на ковре. Вздохнул:

— Да уж, пути Господни…

Наступившую печальную паузу бесцеремоннонарушил Фандорин. Полуобернувшись к управляющему и по-прежнему поглаживаязлосчастный канделябр, он громким шепотом спросил:

— А что это у вас электричество незаведено? Я еще давеча удивился. Такая современная г-гостиница, а даже газа нет— свечами нумера освещаете.

Француз принялся было объяснять, что сосвечами бонтоннее, чем с газом, а электрическое освещение уже есть в ресторанеи к осени непременно появится на этажах, но Караченцев прервал не относящуюся кделу болтовню сердитым покашливанием.

— А как провели ночь вы, есаул? —возобновил он допрос.

— Заехал к боевому товарищу, полковникуДадашеву. Посидели, поговорили. В гостиницу вернулся на рассвете и сразузавалился спать.

— Да-да, — вставил ЭрастПетрович, — ночной портье сказал мне, что вы вернулись уж засветло. Ещепослали его за бутылкой сельтерской.

— Верно. Честно говоря, выпил лишнего.Горло пересохло. Я всегда рано встаю, а тут как на грех проспал. Сунулся сдокладом к генералу — Лукич говорит, не вставали еще. Я подумал, видно,заработался вчера Михал Дмитрич. Потом, в полдевятого уже, говорю — идем, Лукич,будить, а то осерчает. Да и непохоже на него. Входим сюда — а он раскинулся вотэтак вот (Гукмасов откинул голову назад, зажмурил глаза и приоткрыл рот), и ужхолодный. Вызвали врача, депешу в корпус послали… Тут-то вы меня, ЭрастПетрович, и видели. Извините, что не поприветствовал старого товарища — самипонимаете, не до того было.

Вместо того, чтобы принять извинение, вкотором, правду сказать, при подобных обстоятельствах и нужды никакой не было,Эраст Петрович чуть склонил голову на бок и, заложив руки за спину, сказал:

— А вот мне в здешней ресторациирассказали, будто вчера некая дама пела для его высокопревосходительства иякобы даже сидела за вашим столом. Кажется, известная на Москве особа? Если неошибаюсь, Вандой зовут. И вроде бы вы все, включая и г-генерала, уехали с ней?

— Да, была какая-то певичка, — сухоответил есаул. — Подвезли ее и высадили. А сами дальше поехали.

— Куда подвезли, в «Англию», вСтолешников? — проявил удивительную осведомленность коллежскийасессор. — Мне. сказали, госпожа Ванда именно там к-квартирует?

Гукмасов сдвинул грозные брови, и голос егостал сухим чуть ли не до скрежета:

— Я Москву плохо знаю. Тут недалеко, впять минут докатили.

Фандорин покивал и, очевидно, утратил интереск есаулу — заметил возле кровати дверцу стенного сейфа. Подошел, повернулручку, и дверца открылась.

— Что там, пуст? — спросилобер-полицеймейстер.

Эраст Петрович кивнул:

— Так точно, ваше превосходительство. Вони ключ торчит.

— Что ж, — тряхнул рыжей головойКараченцев. — Бумаги, какие найдем, под сургуч. Там разберемся, чтородственникам пойдет, что в министерство, а что и самому государю. Вы,профессор, вызывайте помощников и займитесь бальзамированием.

— Как, прямо здесь? — возмутилсяВеллинг. — Бальзамировать — это вам, господин генерал, не капусту квасить!

— А вы хотите, чтобы я тело через весьгород к вам в академию перевозил? Выгляньте в окно, там яблоку упасть негде.Нет уж, располагайтесь здесь. Благодарю, есаул, вы свободны. А вы, —обратился он к управляющему, — исполняйте все пожелания господинапрофессора.

Когда Караченцев и Фандорин остались вдвоем,рыжий генерал взял молодого человека под локоть, отвел в сторонку от прикрытогопростыней тела и вполголоса, словно покойник мог подслушать, спросил:

— Ну, что скажете? Насколько я мог понятьпо вашим вопросам и поведению, объяснения Гукмасова вас не удовлетворили. В чемвы видите неискренность? Ведь про свою утреннюю небритость он разъяснил вполнеубедительно. Не находите? Проспал после ночной попойки — самое обычное дело.

— Гукмасов проспать не мог, — пожалплечами Фандорин. — Не той закалки человек. И уж тем более не сунулся бы,как он утверждает, с докладом к Соболеву, предварительно не приведя себя впорядок. Лжет есаул, это ясно. Но дело, ваше превосходительство…

— Евгений Осипович, — перебил егогенерал, слушавший с чрезвычайным вниманием.

— Дело, Евгений Осипович, — сучтивым поклоном продолжил Фандорин, — еще серьезней, чем я думал. Соболевумер не здесь.

— Как это «не здесь»? — ахнулобер-полицеймейстер. — А где?

— Не знаю. Но позвольте спросить, почемуночной портье — а я с ним говорил — не видел, как Соболев вернулся?

— Возможно, куда-то отлучился и не хочетв этом признаваться, — возразил Караченцев, более для полемики, нежеливсерьез.

— Невозможно, и чуть позже я объясню, почему.Но вот загадка, которой вы мне уж т-точно не разъясните. Если бы Соболеввернулся в нумер ночью, да еще после этого сидел за столом и что-то писал, оннепременно зажег бы свечи. А вы посмотрите на канделябр — свечи-то целехоньки!