Место под солнцем - Полина Дашкова Страница 20

– В его поведении в последнее время не было ничегонеобычного? Он конфликтовал с кем-нибудь?

– Всерьез – нет. Так, по мелочи… – А именно?

– На премьере он довольно резко поговорил с каким-топоклонником Екатерины Филипповны. Но к делу это не относится.

– Вы уж сделайте милость, расскажите, а мы разберемся,относится это к делу или нет, – мягко улыбнулся майор.

– Да я, собственно, ничего не знаю, – неохотно началГришечкин, – какой-то парень. Катин поклонник, не слишком назойливый, нопостоянный. Он появляется на всех премьерах и на многих спектаклях с цветами.На этот раз Глеб был немного пьян и бросился выяснять отношения. Такое ужеслучалось и ничем не заканчивалось.

– То есть? – не понял майор.

– Этот человек молча разворачивается и уходит. Не считаетнужным отвечать на выпады разъяренного мужа. А потом появляется опять. Напремьере было именно так. Глеб сказал резкость, поклонник ушел.

– А Екатерина Филипповна?

– Ее не было рядом. Все произошло в антракте, в буфете. Авообще, она не вмешивается. Вежливо здоровается с этим парнем, улыбается,иногда принимает цветы. Если выпады Глеба слишком уж грубы, она может сказать:перестань, успокойся. Но не более.

– А как она сама относится к своему постоянному поклоннику?

– Никак. Она артистка, прима. У нее должны быть поклонники.

– И много их у нее?

– Из постоянных – только этот. Но повторяю, я ничего не знаюо нем, даже имени. Мне неинтересно, сами понимаете.

– Как он выглядит?

– Ну, от тридцати пяти до сорока, среднего роста… Да неприглядывался я к нему! Кроме меня, его видели многие, спросите кого-нибудьеще. Это не мое дело.

– Ладно, – легко согласился майор, – спрошу кого-нибудь еще.

– А лучше вообще не занимайтесь этой ерундой. – Гришечкинпередернул жирными плечами. – Глеба заказали, это очевидно.

– Очевидно? – Майор удивленно поднял брови. – То естьубийство Калашникова не было для вас неожиданностью?

– Нет, – поморщился Гришечкин, – вы меня не правильнопоняли. Разумеется, никто не ожидал, все в шоке. И я тоже. Но согласитесь, внаше ужасное время заказное убийство коммерсанта, состоятельного человека –обычное дело.

– Не соглашусь, – покачал головой майор, – убийство любогочеловека нельзя считать обычным делом. Вы, стало быть, уверены, что Калашниковазаказали?

– А вы? – прищурился Гришечкин. – Вы имеете основаниясомневаться?

– Мы обязаны проверить все возможные версии.

– Сочувствую, – слабо улыбнулся Гришечкин, – лично я могу сходу придумать около десятка разных версий.

– Например? Поделитесь хотя бы одной.

– Нет уж, – Гришечкин энергично замотал головой, – я лучшевоздержусь.

– Почему?

– Это выглядело бы неэтично по отношению не только к вам, нои ко многим моим знакомым. Я могу предполагать, гадать, а это, согласитесь, неповод, чтобы называть вам конкретные имена. Вот я упомянул этого несчастногопоклонника, и мне уже не по себе. Вдруг вы начнете его подозревать? А этосмешно, в самом деле. Людей уровня Глеба Калашникова редко убивают из ревностиили из зависти. В наше время такие мотивы вообще экзотика. Случается, конечно,но в другой среде. – Гришечкин устало прикрыл глаза и покачал головой. – Боюсь,в процессе расследования вы не раз столкнетесь с возможными мотивами личногопорядка. Если вас интересует мое мнение, не стоит тратить на это время и силы.

– Спасибо за заботу, – усмехнулся Кузьменко, – мы учтем вашсовет.

– Нет, я не собираюсь давать вам советы. Разумеется, вы всерешаете сами. Но, к сожалению, не всегда успешно. Как показывает статистика,убийства такого рода редко раскрывают. Киллер наверняка был одноразовый, нозаказчик… Я искренен с вами хотя бы потому, что меня тоже беспокоит заказчик. Яне исключаю, что стану следующим после Глеба. А что касаетсянедоброжелателей" мстителей, обманутых женщин и ревнивых мужей, так это,простите, из области «мыльных опер».

Иван заметил, что настроение его собеседника меняется каждуюминуту. Лицо то краснеет, то бледнеет. Только что он говорил спокойно ирассудительно, а тут как-то сразу сник, словно из него выпустили воздух.Последние слова он произнес медленно и вяло.

Секретарша принесла кофе в тонких чашках из настоящегофарфора. Майор отхлебнул и удивился – это была не обычная растворимая бурда,которую подают в кабинетах из вежливости, а отличный крепкий кофе по-турецки, сжелтой пенкой, в меру сладкий.

– У вас замечательный кофе, Феликс Эдуардович.

– Это из бара. Если вы хотите курить, не стесняйтесь, я самнедавно бросил, но запах табачного дыма люблю.

Он подвинул майору большую хрустальную пепельницу. Иван судовольствием затянулся. Настроение собеседника между тем опять изменилось. Онзаерзал в своем кресле, заговорил быстро и возбужденно:

– Я знаю, Глеба заказали. И все это знают. А насчет другихверсий убийства – да, тайных недоброжелателей у Калашникова было много. Он былчеловеком ярким, талантливым, везучим. Ну и, разумеется, многие завидовали. Ноне смертельно. Нет, не смертельно. Никто не мог ожидать… Глеб и сам не ожидал,он был очень жизнелюбивым, очень… Ему все всегда сходило с рук, ему везло, ондумал, что будет жить вечно.

Гришечкин покрылся испариной.

– Понятно, – кивнул Иван, как бы не заметив ни волнениясвоего собеседника, ни странной последней фразы. – У вас есть какие-либопредположения насчет заказчика? Вы кого-то конкретно подозреваете?

– Не знаю… – Гришечкин опять сник, стал вялым иотстраненным.

– Хорошо, – кивнул майор, – а почему вы опасаетесь статьследующей жертвой?

– Это простая арифметика! – вздохнул Гришечкин. – Когдаубивают хозяина, следующим может стать управляющий. Вы сейчас начнете ворошитьличную жизнь Калашникова, найдете там много всякой гадости, а настоящего убийцупотеряете! Да, Калашников был не самым порядочным и чистым человеком, но нелезьте в это. Слышите? Его многие ненавидели, но никто не стал бы стрелять изкустов. Никто.

Толстяк опять завелся, перешел на крик, он побагровел и дажеподнял руку, чтобы шарахнуть по столу, но в последний момент одумался, пухлаякисть безвольно, мягко упала на дубовую столешницу. Майор дал ему отпыхтеться иприйти в себя, молча наблюдал эту странную вспышку нервозности и пыталсяпонять, чего здесь больше – искренней истерики, испуга или идет заранеепродуманный, отрежиссированный спектакль.