Место под солнцем - Полина Дашкова Страница 19

Молодой режиссер Вася Литвиненко успел прославиться паройсерьезных талантливых лент, получить несколько престижных кинопремий, в томчисле одну международную, после чего замолчал на три года. На серьезное киноденег никто не давал. Впрочем, на несерьезное тоже. Отечественных фильмов скаждым годом снималось все меньше, и долгое вынужденное молчание смягчилоВасины жесткие требования к качеству сценариев, творческий голод сделал еговсеядным, он готов был снимать что угодно – лишь бы снимать.

Задумав экранизировать романы, Симонович-Глюкозов остановилсвой выбор на молодом талантливом режиссере Василии Литвиненко не потому, чтоего заботило качество будущей кинопродукции. Он был уверен: кассеты с фильмамипойдут еще лучше, чем книжки, кто бы эти фильмы ни снял. Просто большие деньгиприучили его покупать все самое лучшее – еду, одежду, мебель, женщин и такдалее. А режиссера Литвиненко он искренне считал лучшим. Вот и решил купить.

На роль Фрола Добрецова был приглашен обаятельный молодойактер Николай Званцев. Его партнершей стала Маргарита Крестовская, признаннаясамой сексуальной актрисой года.

Съемочная группа работала с брезгливой ленцой. Каждыйсчитал, что занимается не своим делом, у актеров от диалогов сводило скулы.Только Литвиненко искренне пытался как-то вытянуть тупой сюжет, внести хотьнемного тепла и смысла в образы персонажей, которые больше походили набиороботов и зомби, чем на живых людей. Он в отличие от других совестилсяпроизводить дерьмо, а потому был невыносим на съемочной площадке, нервничал,изводил актеров своими замечаниями, требовал играть там, где играть былосовершенно нечего.

– Вася, ну чего ты так завелся? – Николай Званцевснисходительно потрепал режиссера по тощему сутулому плечу. – Мы что, нетленкуваяем?

– Я хочу снять приличное кино, – буркнул Литвиненко.

– Брось, – Званцев морщился, – сценарий – говно, и спонсорыотвалили денег, чтобы ты снял говно, ибо зритель хочет исключительно говна, ахорошее кино никому на фиг не нужно.

– Слушай, если все время повторять это слово, начнет изо ртавонять, – лениво заметила Маргарита Крестовская.

Она загасила сигарету, сладко потянулась, тряхнула роскошноймедно-рыжей шевелюрой.

– Сквозь экран вонь не проходит. – Званцев посмотрел начасы. – Ладно, ребята, мы сегодня работаем или как? У меня спектакль черезполтора часа.

– Вонь, между прочим, неистребима и проходит сквозь любыепреграды. Это во-первых. А во-вторых, мы не можем работать. Вася моим лицомнедоволен, – равнодушно заметила Маргоша, – физиономия моя его не устраивает.Чуйств-с не хватает.

– Мыслей, – уточнил режиссер, – ты играешь куклу безмозглую,и поэтому тебя не жалко, с тобой неинтересно. Ты должна быть не только хитрой,но и умной. Разницу понимаешь?

– Вася, ты в сценарий давно заглядывал? Ты хоть один романпро Фрола до конца прочитал? И вообще, ты по улицам ходишь? В метро ездишь? –Маргоша устало вздохнула. – Ты видел лица, на которых есть тень мысли? Вглядисьв физиономии в общественном транспорте, вглядись внимательней и подумай: вотони, наши драгоценные зрители. Я, между прочим, играю нормальную современнуюдевку, хитрую, жестокую, с хорошей хваткой. Ей все по фигу, она через любогоперешагнет и ноги вытрет. Ирка-проститутка, бандитская подстилка, ментовскаяшпионка. Все. Не более того, понимаешь? Ты кого из нее хочешь слепить? Софью Ковалевскую?Блеза Паскаля в мини-юбке? – Маргоша почти кричала.

Она не заметила, как завелась. Ее раздражало, чтопримитивную сцену из идиотского боевика, в котором и играть-то нечего, онимусолят третий час, снимают дубль за дублем.

– Человека, – произнес режиссер совсем мрачно, – обычногоживого человека. Которого жалко, за которого страшно.

– А скажи, пожалуйста, дорогая Маргоша, – ехидно спросилЗванцев, – когда ты в последний раз ездила общественным транспортом?

– Не беспокойся, ездила, – фыркнула Маргоша.

– Кто убил Глеба Калашникова?! – вдруг ни с того, ни с сегозаорал Вася. – Думай об этом! Поняла? Думай, анализируй! Это ведь важно длятебя! Ты мужа своего любишь? Вот, у него убили единственного сына!

По красивому лицу Маргоши пробежала тень. В подвале повисланеприятная тишина. Все с осуждением покосились на Васю. У Маргоши действительнотрагедия в семье. И напоминать ей об этом сейчас ради того, чтобы подсластитьживыми чувствами откровенную халтуру, которой они все здесь занимаются, –неуместно, нетактично, кощунственно даже.

Глеб Калашников Маргоше все-таки близкий родственник.Конечно, слово «пасынок» звучит двусмысленно, если учесть, что мачеха моложеего на десять лет. Но семья есть семья. Смерть Глеба – это одно, а идиотскийбоевик – совсем другое. Надо отделять зерна от плевел.

– Маргоша, ты на него не обижайся, – Званцев прервалнеловкую паузу. – Я, когда был маленький, снимался у Говорова в «Каменныхлугах». Он, чтобы я заплакал в кадре, взял и свернул голову живому попугайчикуу меня на глазах. Так что Вася у нас не совсем псих. Бывает хуже. Слушай, акогда похороны-то?

– В понедельник, – тихо ответила Маргоша, – в восемьпанихида в казино, в десять отпевание на Новослободской, в церкви ПреподобногоПимена.

– А версии есть какие-нибудь?

– Не знаю. – Маргоша отвернулась, давая понять, что разговорей неприятен.

В казино «Звездный дождь» игорные столы были накрыты чернымкрепом. Ресторан не работал, даже скатерти убрали. Портрет Глеба Калашникова втраурной рамке висел на самом почетном месте – у эстрады, где обычно выступалистриптизерки. Под портретом стояли огромные корзины с живыми цветами.

Охранник в строгом костюме проводил майора Кузьменко вкабинет управляющего.

Маленький гладкий толстяк лет сорока с пыхтением поднялся извертящегося кресла и протянул пухлую влажную кисть.

– Гришечкин Феликс Эдуардович, – представился он со скорбнымвздохом. – Кофе? Чай?

– Спасибо, кофе, если можно. Иван уселся в мягкое кожаноекресло. Бесшумно появилась красивая длинноногая секретарша, Гришечкин что-тобыстро шепнул ей на ухо, девушка кивнула и удалилась. Хозяин кабинета уставилсяна майора. В его маленьких круглых глазках читалась искренняя печаль иготовность ответить на любые вопросы.

– Скажите, Феликс Эдуардович, когда в последний раз, выобщались с Калашниковым? – начал Кузьменко.

– Незадолго до трагедии, – Гришечкин тяжело, с астматическимприсвистом, вздохнул, – буквально за час… Если не ошибаюсь, Глеб был убит в половинепервого ночи. Мы виделись на премьере в театре, потом на фуршете.