Пелагия и черный монах - Борис Акунин Страница 19

Отвернулся и даже не благословил монахиню напрощанье, вот как осерчал.

* * *

На верхней палубе колесного парохода “СвятойВасилиск”, деловито шлепавшего лопастями по темной воде Синего озера, стоялпредставительный, хорошей комплекции господин в шерстяной клетчатой тройке,белых гетрах, английском кепи с наушниками и заинтересованно рассматривал своеотражение в стекле одной из кают. Панорама подернутой вечерним туманом бухты имерцающих огней Синеозерска пассажира не привлекала, он был повернут к этомулирическому пейзажу спиной. Подвигался и так, и этак, чтобы проверить, хорошоли сидит пиджак, тронул свои замечательно подкрученные усы, остался доволен.Разумеется, синий, шитый золотом мундир был бы во стократ лучше, подумал он, нонастоящий мужчина недурно смотрится и в статском платье.

Дальше любоваться на себя стало невозможно,потому что в каюте зажегся свет. То есть сначала в темноте прорезалась узкаящель, быстро превратившаяся в освещенный прямоугольник, и обрисовался некийсилуэт; потом прямоугольник исчез (это закрыли дверь в коридор), но в следующуюже секунду вспыхнул газовый рожок. Привлекательная молодая дама отняла руку отрычажка, сняла шляпку и рассеянно поглядела на себя в зеркало.

Усатый пассажир и не подумал отойти –напротив, придвинулся еще ближе к стеклу и окинул стройную фигуру дамывнимательным взглядом знатока.

Тут обитательница каюты наконец повернулась кокну, заметила подглядывающего господина, ее бровки взметнулись кверху, а губкишевельнулись – надо полагать, она воскликнула “ах!” или еще что-нибудь в том жесмысле.

Красивый мужчина нисколько не смутился, агалантно приподнял кепи и поклонился. Дама вновь бесшумно задвигала губами,теперь уже более продолжительно, но значение неслышных снаружи слов опятьугадывалось без труда: “Что вам угодно, сударь?”

Вместо того чтоб ответить или, еще лучше,удалиться, пассажир требовательно постучал костяшками пальцев по стеклу. Когдаже заинтригованная путешественница приспустила раму, сказал ясным и звучнымголосом:

– Феликс Станиславович Лагранж. Простите запрямоту, мадам, я ведь солдат, но при взгляде па вас у меня возникло ощущение,будто кроме нас на этом корабле никого больше нет. Лишь вы да я, а больше нидуши. Ну не странно ли?

Дама вспыхнула и хотела молча закрыть рамуобратно, но, повнимательней взглянув на приятное лицо солдата и в особенностина его круглые, до чрезвычайности сосредоточенные глаза, вдруг как бызадумалась, и момент проявить непреклонность был упущен.

Вскоре полковник и его новая знакомая ужесидели в салоне среди паломников (все сплошь исключительно приличная публика),пили крюшон и разговаривали.

Собственно говорила главным образом НатальяГеприховна (так звали даму), полицмейстер же рта почти не раскрывал, потому чтона первой стадии знакомства это лишнее – только загадочно улыбался в душистыеусы и обожал собеседницу взглядом.

Порозовевшая дама, жена петербургскогогазетного издателя, рассказывала, что, устав от суетной столичной жизни, решилаомыться душой, для чего и отправилась на священный остров.

– Знаете, Феликс Станиславович, в жизни вдругнаступает миг, когда чувствуешь, что так более продолжаться не может, –откровенничала Наталья Генриховна. – Нужно остановиться, оглянуться вокруг,прислушаться к тишине и понять про себя что-то самое главное. Я потому ипоехала одна – чтобы молчать и слушать. И еще вымолить у Господа прощение завсе вольные и невольные прегрешения. Вы меня понимате?

Полковник выразительно поднял брови: о да!

Час спустя они прогуливались по палубе, и,прикрывая спутницу от свежего ветра, Лагранж свел дистанцию меж своиммужественным плечом и хрупким плечиком Натальи Генриховны до несущественной.

Когда “Святой Василиск” вышел из горла бухтына черный простор, ветер вдруг сделался резок, в борт принялись шлепатьсердитые белозубые волны, и полковнику пришлось то и дело подхватывать даму заталию, причем каждый следующий раз его рука задерживалась на упругом боку чутьдольше.

Матросы-монахи в поддернутых подрясникахбегали по палубе, укрепляя расплясавшиеся спасательные шлюпки, и привычнойскороговоркой бормотали молитву. На мостике виднелась массивная фигуракапитана, тоже в рясе, но при кожаной фуражке и с широким кожаным поясомпоперек чресел. Капитан кричал в рупор хриплым басом:

– Порфирий, елей те в глотку! Два шлагазашпиль!

На корме, где меньше неистовствовал ветер,гуляющие остановились. Окинув взором бескрайние бурные воды и низкопридвинувшееся черно-серое небо, Наталья Генриховна содрогнулась:

– Боже, как страшно! Словно мы провалились вдыру меж временем и пространством!

Лагранж понял: пора начинать атаку по всемуфронту. Оробевшая женщина – все равно что дрогнувший под картечью неприятель.

Провел наступление блестяще. Сказал, перейдяна низкий, подрагивающий баритон:

– В сущности я чудовищно одинок. А так,знаете, иногда хочется понимания, тепла и… ласки, да-да, самой обыкновеннойчеловеческой ласки.

Опустил лоб на плечо даме, для чего пришлосьслегка согнуть колени, тяжко вздохнул.

– Я… Я отправилась в Арарат не затем, –смятенно прошептала Наталья Генриховна, словно бы отталкивая его голову, по вто же время перебирая пальцами густые волосы Феликса Станиславовича. – Неделать новые грехи, а замаливать прежние…

– Так заодно уж всё разом и замолите, – привелполковник аргумент, неопровержимый в своей логичности.

Еще через пять минут они целовались в темнойкаюте – пока еще романтично, но пальцы полицмейстера уже определили дислокациюпуговок на платье Натальи Генриховны и даже потихоньку расстегнули верхнюю.

Среди ночи Феликс Станиславович очнулся отсильного толчка, приподнялся на локте и увидел совсем близко испуганные женскиеглаза. Хоть узкое ложе не было приспособлено для двоих, полковник, как впрочеми всегда, почивал самым отличным образом, и если уж пробудился, то, значит,удар был в самом деле нешуточный.

– Что такое? – Лагранж спросонья не вспомнил,где он, но сразу посмотрел на дверь. – Муж?

Дама (как бишь ее звали-то?) тихоньковыдохнула:

– Мы тонем…

Полковник тряхнул головой, окончательно проснулсяи услышал рев шторма, ощутил сотрясание корабельного корпуса – даже странностало, как это любовников до сих пор не вышвырнуло из кровати.