Пелагия и черный монах - Борис Акунин

…в несколько широких шагов приблизился кмонахине. Выглянул в окно, увидел взмыленных лошадей, расхристанного чернеца игрозно сдвинул свои кустистые брови.

– Крикнул мне: “Матушка, беда! Он уж тут! Гдевладыка?”, – донесла Пелагия преосвященному вполголоса.

При слове “беда” Митрофаний удовлетвореннокивнул, как если б и не ожидал ничего иного от этого безмерно длинного, никакне желающего закончиться дня. Поманил пальцем ободранного, запыленного вестника(по манере, да и из самого крика уже ясно было, что примчавшийся невесть откудамонах именно что вестник, причем из недобрых): а ну, поднимись-ка.

Коротко, но глубоко, чуть не до землипоклонившись епископу, чернец бросил вожжи и кинулся в здание суда, расталкиваявыходившую после процесса публику. Вид божьего служителя – непокрытого, срасцарапанным в кровь лбом – был настолько необычен, что люди оглядывались, ктос любопытством, а кто и с тревогой. Бурное обсуждение только что закончившегосязаседания и удивительного приговора прервалось. Похоже, что намечалось, аможет, уже и произошло некое новое Событие.

Вот и всегда оно так в тихих заводях вроденашего мирного Заволжска: то пять или десять лет тишь да гладь и сонноеоцепенение, то вдруг один за другим такие ураганы задуют – колокольни к землегнет.

Нехороший гонец взбежал по белой мраморнойлестнице. На верхней площадке, под весами слепоглазой Фемиды замялся, не сразупоняв, куда поворачивать, вправо или влево, но тут же увидел в дальнем концерекреации кучку столичных корреспондентов и две чернорясные фигуры, большую ималенькую: владыку Митрофания и рядом с ним очкастую сестрицу, что давечастояла в окне.

Грохоча по гулкому полу сапожищами, монахбросился к архиерею и еще издали возопил:

– Владыко, он уж тут! Близехонько! За мнойгрядет! Огромен и черен!

Петербургские и московские журналисты, средькоторых были и настоящие светила этой профессии, прибывшие в Заволжск радигромкого процесса, уставились на дикообразного рясофора с недоумением.

– Кто грядет? Кто черен? – пророкоталпреосвященный. – Говори ясно. Ты кто таков? Откуда?

– Смиренный чернец Антипа из Арарата, –торопливо поклонился заполошный, потянулся скуфью сорвать, да не было скуфьи,обронил где-то. – Василиск грядет, кто ж еще! Он, заступник! Со скита исшел.Велите, владыко, в колокола звонить, святые иконы выносить! Свершаетсяпророчество Иоанново! “Се, гряду скоро, и мзда моя со мною, воздати кое-муждопо делом его”! Коне-ец! – завыл он. – Всему конец!

Cтоличные люди, те ничего, известия о концесвета не испугались, только навострили уши и ближе к монаху придвинулись, а вотсудейский уборщик, который уже начал в коридоре махать своей метлой, – тот отстрашного крика на месте обмер, орудие свое уронил, закрестился.

А предвестник Апокалипсиса членораздельноговорить от тоски и ужаса более не мог – затрясся всем телом, и по мучнистому,обросшему бородой лицу покатились слезы.

Как всегда в критических случаях,преосвященный проявил действенную решительность. Применив древний рецепт,гласящий, что лучшее средство от истерики – хорошая затрещина, Митрофанийвлепил рыдальцу своей увесистой дланью две звонкие оплеухи, и монах сразутрястись и выть перестал. Захлопал глазами, икнул. Тогда, укрепляя успех,архиерей схватил гонца за ворот и поволок к ближайшей двери, за которойрасполагался судебный архив. Пелагия, жалостно ойкнувшая от звука пощечин,семенила следом.

На архивариуса, собравшегося было побаловатьсячайком по случаю окончания присутствия, епископ только бровью двинул –чиновника как ветром сдуло, и духовные особы остались в казенном помещениивтроем.

Владыка усадил всхлипывающего Антипу на стул,сунул под нос стакан с едва початым чаем – пей. Выждал, пока монах, стуча остекло зубами, смочит стиснувшееся горло, и нетерпеливо спросил:

– Ну, что там у вас в Арарате стряслось?Сказывай.

Корреспонденты так и остались перед запертойдверью. Постояли некоторое время, на все лады повторяя загадочные слова“василиск” и “Арарат”, а потом понемногу стали расходиться, так и оставленные вполнейшей озадаченности. Оно и понятно – люди всё были приезжие, в наших заволжскихсвятынях и легендах не сведущие. Местные, те сразу бы сообразили.

Однако, поскольку и среди наших читателеймогут случиться люди посторонние, в Заволжской губернии никогда не бывавшие идаже, возможно, о ней не слышавшие, прежде чем описать разговор, которыйпроизошел в архивном помещении, сделаем некоторые разъяснения, могущиепоказаться чересчур пространными, но для ясности дальнейшего повествованиясовершенно необходимые.

* * *

С чего бы уместнее начать?

Пожалуй, с Арарата. Вернее, с Нового Арарата,Ново-Араратского монастыря, прославленной обители, что находится на самомсевере нашей обширной, но малонаселенной губернии. Там, среди вод Синего озера,по своим размерам более похожего на море (в народе его так и называют:“Сине-море”), на лесистых островах, издревле спасались от суеты и злобы святыестарцы. По временам монастырь приходил в запустение, так что на всем архипелагепо уединенным кельям и пустынькам оставалась лишь малая горстка отшельников, нововсе не угасал никогда, даже в Смутное время.

У такой живучести имелась одна особеннаяпричина, именуемая “Василисков скит”, но о ней мы расскажем чуть ниже, ибо скитвсегда существовал как бы наособицу от собственно монастыря. Последний же вдевятнадцатом столетии, под воздействием благоприятных условий нашего мирного,спокойно устроенного времени стал что-то уж очень пышно расцветать – сначалаблагодаря моде на северные святыни, распространившейся среди состоятельныхбогомольцев, а в совсем недавнюю пору радением нынешнего архимандрита отцаВиталия Ц, именуемого так, потому что в прошлом столетии в обители уже былнастоятель того же прозванья.

Этот незаурядный церковный деятель привелНовый Арарат к доселе небывалому процветанию. Будучи приукажен заведовать тихимостровным монастырем, высокопреподобный справедливо рассудил, что мода – особаветреная и, пока она не обратила свой взор в сторону какой-либо иной, не менеепочтенной обители, надобно извлечь из притока пожертвований всю возможнуюпользу.