Смерть Ахиллеса - Борис Акунин Страница 15

Надворный советник приложил ладонь кнакрахмаленной груди с орденом.

— Совершенно не терпящие отлагательства.Владимир Андреич, тут, изволите ли видеть, сметочка на окончание росписи Храма.Предлагаю дать заказ господину Гегечкори, преславный живописец, и образа мыслейсамого похвального. Сумму запрашивает немалую, но ведь и сделает в срок —человек слова. Вот здесь бы подпись вашу; и считайте, что дело исполнено.

Петр Парменович ловко подложил губернаторубумагу, а сам уж тянул из папочки следующую.

— А это, Владимир Андреич, проект напрорытие подземного метрополитена по примеру лондонского. Подрядчик — коммерциисоветник Зыков. Большое дело. Я имел честь вам докладывать.

— Помню, — буркнулДолгорукой. — Метрополитен еще какой-то выдумали. Денег-то много надобно?

— Пустяки-с. Зыков на изыскательскиеработы всего и просит полмиллиончика. Я смету смотрел — толковая.

— «Всего», — вздохнул князь. —С каких это богатств для тебя, Петька, полмиллиона пустяком стали? — И,заметив взгляд Фандорина, удивленного столь фамильярным обращением губернаторас начальником секретного отделения, пояснил. — Я с Петром Парменовичемпо-свойски, по-родственному. Он ведь у меня в доме вырос. Моего покойногоповара сынок. Вот бы Пармен, царствие ему небесное, послушал, как ты, Петруша,миллионами-то швыряешься.

Хуртинский зло покосился на Эраста Петровича,видно, недовольный напоминанием о своем плебейском происхождении.

— И вот еще касательно цен на газ. Я,Владимир Андреич, докладную записочку составил. Хорошо бы в целях удешевленияуличного освещения тариф понизить. До трех рублей за тысячу кубических футов. Итак много берут-с.

— Ладно, давай свои бумажки, в каретепрочту и подпишу. — Долгорукой встал. — Пора ехать, пора. Негожезаставлять высокую особу дожидаться. Идемте, Эраст Петрович, дорогой потолкуем.

В коридоре Фандорин почтительнейшеосведомился:

— А что, ваше сиятельство, разве государьне пожалует? Все-таки не кто-нибудь умер, сам Соболев.

Долгорукой искоса посмотрел на коллежскогоасессора и значительно произнес:

— Не счел возможным. Брата послал,Кирилла Александровича. А почему — не нашего ума дело.

Фандорин только молча поклонился.

«Потолковать» дорогой не довелось. Когда ужесели в карету — губернатор на мягкие подушки, Эраст Петрович напротив, наобтянутую кожей скамейку, дверца вдруг снова распахнулась, и, кряхтя, влезкнязев камердинер Фрол Ведищев. Бесцеремонно уселся рядом с князем и крикнулкучеру:

— Трогай, Мишка, трогай!

Затем, не обращая на Эраста Петровича нималейшего внимания, развернулся к Долгорукому.

— Владимир Андреич, я с вами, —объявил он тоном, не допускавшим возражений.

— Фролушка, — кротко молвилкнязь. — Лекарство я выпил, а сейчас не мешай, у меня важный разговор сгосподином Фандориным.

— Ничего, подождет разговор ваш, —сердито махнул деспот. — Что вам за бумажки Петька подсунул?

— Да вот, Фрол. — Владимир Андреевичраскрыл папку. — Заказ художнику Гегечкори на завершение росписи Храма. Ужи смета составлена, видишь? А это — подряд купцу Зыкову. Будем под Москвойжелезную дорогу рыть, чтоб быстрей доехать всюду было. И еще — о снижении ценна газ.

Ведищев заглянул в бумаги и решительнообъявил:

— Нечего Храм Гегечкори этому отдавать,он прохвост известный. Лучше бы кому из наших, московских, отдали. Им тоже житьнадо. Оно и дешевле будет, и красотой не хуже. Где деньги-то возьмем? Нет ведьденег. А Гегечкори Петьке вашему дачу в Алабине разрисовать обещал, вон Петькаи старается.

— Так ты думаешь, не стоит заказГегечкори давать? — задумчиво спросил Долгорукой и убрал бумагу вниз.

— Нечего и думать, — отрезалФрол. — Да и метрополитен этот — дурь одна. На кой дыру в земле копать ипаровоз туда запущать? Только казенные деньги на ветер выкидывать. Ишь чегоудумали!

— Ну, тут ты не прав, — возразилкнязь. — Метро — дело хорошее. Вон у нас движение какое — еле ползем.

И правда: губернаторская карета застряла уповорота на Неглинную, и сколько ни бились конвойные жандармы, никак не моглирасчистить дорогу, по случаю субботы сплошь забитую телегами и повозкамиохотнорядских торговцев.

Ведищев покачал головой, словно князь и самдолжен был понять, что зря упрямится.

— Да ведь гласные в Думе скажут, совсемДолгорукой из ума выжил. И питерские вороги тож не преминут. Не подписывайте,Владимир Андреич.

Губернатор сокрушенно вздохнул, отложил ивторую бумагу.

— А с газом что же?

Ведищев взял докладную записку, отодвинувподальше, зашевелил губами.

— Это ладно, можно. Городу выгода, имосквичам облегчение.

— Вот и я так думаю, — просветлелкнязь, раскрыл прикрепленный на дверце пюпитр с письменным прибором и поставилразмашистую подпись.

Потрясенный этой невероятной сценой ЭрастПетрович изо всех сил делал вид, что ничего особенного не происходит, и сповышенным интересом смотрел в окошко. Тут как раз подъехали к дому княгиниБелосельской-Белозерской, где остановились герцог Лихтенбургский и его супруга,урожденная Зинаида Дмитриевна Соболева, получившая в морганатическом бракетитул графини Мирабо.

Эраст Петрович знал, что ЕвгенийЛихтенбургский, генерал-майор русской гвардии и шеф потсдамских лейб-кирасиров,приходился родным внуком императору Николаю Павловичу. Однако знаменитоговасилискова взгляда герцог от грозного деда не унаследовал — глаза еговысочества были цвета голубого саксонского фарфора и смотрели через пенснемягко, учтиво. Зато графиня оказалась очень похожа на своего великого брата. Вродебы и стать не та, и осанка отнюдь не воинственная, и овал лица нежен, а синиеглаза точь-в-точь такие же, и порода та самая, безошибочно Соболевская.Аудиенция с самого начала пошла вкривь и вкось.

— Мы с графиней приехали в Москву совсемпо другому деву, а тут такое несчастье, — начал герцог, премило картавя натвердом «л» и помогая себе взмахами руки, украшенной старинным сапфиром набезымянном пальце.

Зинаида Дмитриевна не дала мужу договорить:

— Как, как это могло случиться?! —вскричала она, и по очаровательному, хоть и распухшему от рыданий лицу потокомхлынули крупные слезы. — Князь, Владимир Андреевич, горе-то какое!