Место под солнцем - Полина Дашкова Страница 14

– Не распускайте ее. При такой запущенной форме истерическойпсихопатии ваша бабушка очень скоро превратится в чудовище, которое не толькоизмотает вам нервы, но и станет реально опасно.

Легко сказать – не распускайте. Стоило Оле немного повыситьголос, возразить или хотя бы задержаться на несколько минут в кухне, неприбежать по первому зову, бабушка начинала кричать и метаться, как загнанныйзверь, иногда выскакивала во двор в тапках и халате.

– Моя внучка сживает меня со свету! Не кормит, издевается! –Громовой голос Иветты Тихоновны звучал на весь двор.

Завсегдатаи двора, такие же «обиженные» старухи, получалихороший заряд бодрости, с удовольствием проклинали всех неблагодарных внучек,дочек, сыновей, невесток, зятьев скопом и Олю Гуськову в частности. Потомкакая-нибудь доброхотка звонила в дверь:

– Я вот тут вашей бабушке хлеба принесла. Вы ведь ее совсемне кормите, бедненькую.

Обычно Оля выставляла вон доброхотку с ее хлебушком, ноиногда на это не было сил. Она молча уходила на кухню и сидела там, пока ИветтаТихоновна громко рассказывала гостье про все ужасы своей жизни созверюгой-внучкой.

Сил у Оли вообще оставалось все меньше. А бабушка, чем хужесоображала, тем крепче и энергичнее становилась.

Принимаясь за гору посуды, Оля с досадой обнаружила, чтожидкое моющее средство кончилось, придется обойтись вонючим склизким кускомхозяйственного мыла. Она машинально намыливала старые, потрескавшиеся тарелки,чашки с отбитыми ручками, щербатые вилки и старалась ни о чем не думать.

Через час кухня стала сравнительно чистой, настолько,насколько может быть чистым помещение, в котором пятнадцать лет не делалиремонт. Оля отодвинула стол к плите, достала из стенного шкафа в коридорераскладушку, свернутый матрас и постельное белье. Вот уже два года она спала накухне. В квартире была всего одна комната. Как ни перегораживай книжным шкафом,а все равно бабушкино безумие дышит в лицо, не дает уснуть. Иветта Тихоновнакричит во сне, стонет, иногда громко храпит. Через стенку не так слышно.

Покончив с уборкой, Оля села на раскладушку и долго сидела,уставившись перед собой в одну точку. Потом спохватилась, едва держась наногах, поплелась в ванную. Из зеркала над раковиной взглянули на нее огромныеглаза глубокого сине-лилового цвета.

– Это не я…. – прошептала Оля и отвернулась от своегоотражения.

Девушка в зеркале была красивой, как принцесса из детскойкнижки. Именно таких принцесс изображают художники на цветных иллюстрациях кдорогим подарочным изданиям.

Черные длинные ресницы, черные брови, вскинутые удивленно инадменно, точеный прямой нос, яркий крупный рот, длинная гордая шея. Никакойкосметики, кожа светится сама по себе, тонкая, прозрачная, идеально чистая,умытая с утра холодной водой. Ни пудры, ни губной помады. Все свое, живое,натуральное. Щелкнув дешевенькой заколкой, Оля распустила длинные светло-русыеволосы, здоровые и блестящие, хотя она мыла их самыми простыми, дешевымишампунями, а иногда, когда совсем не было денег, пользовалась детским мылом иополаскивала водой с уксусом.

Такую красоту не испортишь застиранной до ветхости одеждой,вечной усталостью, хроническим недосыпанием и недоеданием, нищетой,издерганными нервами. Только старость, пожалуй, истребит этот ненужный,напрасный дар природы, который Оле Гуськовой ничего, кроме беды, пока непринес. Но до старости далеко, ей всего лишь двадцать три года.

Оля скинула линялую ковбойку, вылезла из потертых до белизныджинсов, встала под горячий душ и зажмурилась. Сквозь шум воды она явственноуслышала высокий мужской голос:

– Ты не понимаешь, мне это ничего не стоит. Ну примерь хотябы платье. Я ведь покупал на глазок. И туфли. Ты посмотри на себя в зеркало,Оля, это бред какой-то, ни одна нормальная женщина в наше время так неодевается. А с твоей внешностью это просто грех. Ты ведь любишь рассуждать огрехе. Ты все равно, конечно, самая красивая, но я не могу идти с тобой вкабак, когда на тебе такие чудовищные тряпки.

– Не надо в кабак, давай останемся здесь вдвоем… – В памятивсплывал собственный голос, но казался далеким и совсем чужим.

– Ты эти вещи отдай жене. Мне ничего не нужно.

– Во-первых, у нее все есть, во-вторых, она тебя худей иниже на полголовы. И нога меньше на два размера. К тому же она все покупаетсебе сама и очень удивится, если я принесу… Оленька, солнышко, почему ты менятак обижаешь? Я старался, покупал, а ты даже примерить не хочешь.

– Мне не нужны шмотки. Мне нужен ты… Я люблю тебя большежизни… Под горячей водой Оля мерзла, сердце бухало, словно церковный колокол.Надо помолиться, надо к Исповеди пойти. Однако при мысли об исповеди онапочувствовала давящую боль в груди. Господи, какой грех, какой черный, мерзкий,смертный грех.

Оля вышла из душа, закуталась в халат, такой же ветхий, каквсе в этой маленькой нищей ненавистной квартирке, даже не взглянула на себя взеркало, не расчесала волосы.

«О, горе мне, грешному! Паче всех человек окаянен есмь,покаяния несть во мне; даждь ми, Господи, слезы, да плачуся дел моих горько…»

Слова молитвы застревали в горле, Оля не чувствовала в нихникакого смысла, просто повторяла, как выученное наизусть стихотворение.Неужели даже молиться она теперь не сумеет? Нет покаяния, и прощения не будет.Даже слез нет – ни слезинки.

Оля Гуськова за всю свою жизнь плакала только дважды. Первыйраз, когда узнала, что погибли мама с папой. Второй – когда умная усталаяпожилая женщина, профессор психиатрии, сообщила ей, что бабушка сошла с ума.

Оля почти не знала своих родителей. Папа, кадровыйофицер-пограничник, кочевал по гарнизонам. Мама, военный врач, кочевала вместес ним. То пустыня, то тайга, ужасный климат, неустроенный быт гарнизонныхгородков – зачем это маленькому ребенку? Оля родилась на Дальнем Востоке. Когдаей исполнился год, ее привезли в Москву и отдали бабушке Иве, Иветте Тихоновне,маминой маме.

Бабушка была нестарой, всего пятьдесят пять, энергичной,суровой, но маленькую Олю очень любила. Работала она инспектором районногоотдела народного образования. Оля с раннего детства привыкла видеть бабушку Ивув строгом синем костюме-джерси, отделанном черной бейкой, в белой блузке сотложным воротничком. Никакой косметики, никаких украшений. Простая короткаястрижка, туфли-лодочки без каблука.

Родители приезжали в отпуск не чаще одного раза в год. Тихаядвухкомнатная квартира оживала, наполнялась музыкой, смехом, подарками,гостями.

– Ну а с кем ты дружишь в детском садике? – спрашивала мама,прижимая Олину светло-русую головку к груди, целуя тонкое, ангельски прекрасноеличико, огромные темно-синие глаза.