Чертова дюжина. 13 страшных историй - Михаил Парфенов Страница 53

– Смотри! – Холодные пальцы обхватили голову Степана и с силой повернули туда, где во мгле угольным пятном вырисовывался тянущийся на север хребет. – Смотри! Ты видишь свет?

И Степан увидел. Он увидел сквозь воду, заливающую глаза, сквозь кромешную пелену ночи, сквозь стену дождя и неразличимые во мраке косматые тучи, свисавшие с небес. Далеко, на самой кромке небосвода, наливалось беззвездной темнотой и пульсировало черное пятно. Оно ширилось, заполоняя горизонт, выпускало ленивые протуберанцы и расползалось на юг, как клякса на листе бумаги. Пустота за пологом ночи, дождя и туч.

И эта пустота сияла.

Степан не мог понять как, но чернота словно светилась изнутри, пронизывая все вокруг лучами и не давая при этом ни капли света, и ему было больно глядеть на нее, как если бы он пытался сквозь бинокль смотреть на солнце в безоблачный прозрачный день. Сияние заполнило все небо – и уже не было ни туч, ни темноты, ни дождя. Лишь бесконечная сияющая пустота над головой – чужая, далекая и холодная.

– Свет, – сказал Басурман. – Он ответил нам. Он помнит нас. Мы не одни.

Из-за спины выбился луч света и донесся лязг затвора, а вслед за ним и крик Угара:

– Отпусти его! Стрелять буду!

И мир окончательно померк. То ли сам по себе, то ли в голове у Степана.

Степан очнулся в палатке от того, что его трепал за плечо Угар. Приподнялся на локтях, отбросил накинутый сверху спальник и охнул от холода, охватившего все тело, когда сырая ледяная одежда прилипла к коже.

– Ты в порядке? Давай вставай. Твою мать, только ж выздоровел. – Угар подхватил Степана под локоть и помог сесть.

От этого движения тут же заныли застуженные суставы, и Степан вскрикнул.

– Сколько времени? – спросил он.

– Утро. Семь, – поглядел на часы Угар. – Я тебя еле затащил сюда, извини, что переодеть не смог, сил уже не хватило.

Степан пополз к выходу и выглянул на улицу.

Дождь закончился. Небо над головой было все еще затянуто облаками, но сквозь облака пробивался тихий солнечный свет. Степан поглядел на север. Туда, где ночью разливалось над горами черное сияние.

– Где Басурман?

– Убежал. Я шмальнул, конечно, но не в него. А он деру дал.

– С такими друзьями и врагов не надо. Куда он двинул?

– Извините, не сказал, – язвительно скривился Угар.

Степан выполз наружу. Кряхтя, нагнулся, вытащил из тамбура рюкзак и принялся вытаскивать содержимое:

– Он ночью по спутнику звонил. Может, вертолет вызвал? Пошли на базу.

Угар расхохотался:

– По какому спутнику? Телефон без батареи. Аккумулятор в кейсе у него в рюкзаке.

Степан, хмурясь, выпрямился. Обошел палатку, глядя под ноги. Телефон валялся на земле рядом с одеждой Басурмана. Гнездо аккумулятора пустовало.

– Значит, он ушел дальше на север. Надо за ним. Сворачиваем лагерь.

Угар не ответил и не двинулся с места. Степан оглянулся на него и вопросительно вскинул бровь:

– Чего ждешь?

Угар поднял перед собой ладони в примирительном жесте:

– Ты меня, конечно, извини, но я за этим больным не пойду. Кто знает, что ему в голову стрельнуло и где его теперь искать. Я на такую дичь не подписывался. Я возвращаюсь на базу и тебе советую. Ну его на хрен.

Степан кивнул. Далеко не факт, что Басурман ушел дальше на север. Не факт, что удастся его найти и тем более догнать. Не факт, что его вовсе медведь не сожрал уже.

– И еще, – сказал Угар. – Он голый ушел, прикинь. Там жесть, что в башке, по ходу. Вот шмотье его валяется…

Он ответил нам.

…голый дебил сейчас скачет по горам, – продолжал Угар. – А нам его ловить? И где? Это тупо…

Он помнит нас.

…он уже на полпути до города, может быть!

Мы не одни.

Степан посмотрел на небо. На гривку, тянувшуюся вдаль и терявшуюся в серой рассветной дымке. На соседние хребты, похожие на обломки костей, торчащие из рассеченной кожи. На Угара, растерянно крутившего смоляной вихор на затылке.

– Он ушел на север, – сказал Степан. – Я иду за ним. Карабин свой возьму, а Басурманов ствол и палатку тащи на лагерь сам.

Он шел по тропе, набитой тысячами бараньих копыт под кромкой хребта. Тропа то уходила вверх, то ныряла вниз, повторяя ломаные изгибы седловин и пиков. Временами сквозь осыпь вырывались наружу изъеденные ветром пальцы скальных останцев, и тогда Степан карабкался по скалам, чтобы не терять время, ища дорогу в обход. Далеко внизу по левую руку зеленела узкая полоса долины, и где-то там, за переплетением стланиковых ветвей, журчал ручей, а за долиной вздымался соседний хребет – такой же серый и бесформенный, как тот, по которому шел Степан. Иногда Степану казалось, что он смотрит на зеркальное отражение своей гривки и вот-вот увидит самого себя там, вдалеке, карабкающегося в очередной подъем.

Солнце встало в зените, и его свет омывал Степана, грел голову под скатанной шапкой. Тропе не было видно конца, она уходила вдаль, истончаясь и теряясь среди камней и обломков скал, а сами эти камни и обломки складывались в хаотичную мозаику, от которой рябило в глазах. От усталости возникало чувство, будто это не он сейчас шагает по горам, будто не его тело переставляет одну за другой натруженные ноги. Или будто это вовсе и не горы. Будто они появились не из недр самой земли. Будто все вокруг когда-то очень давно упало с неба. Будто кто-то рассыпал эти камни и скалы взмахом гигантской ладони. Рассыпал, чтобы скрыть что-то, таящееся внизу, под покровом земли. Чтобы спрятать что-то от чужих глаз.

С каждым шагом все тяжелее было дышать. Все больнее натирал плечо оружейный ремень. Все сильнее тянул вниз набитый рюкзак. Все жарче горели стертые ступни. Все бледнее и бледнее становились вымывающиеся мысли, прыгавшие где-то в глубине черепной коробки.

Что вообще произошло с Басурманом за эти два дня? Куда он забрел, когда ходил на разведку, и что там увидел? Почему он вернулся таким странным? Что это вообще было прошлой ночью? Действительно ли он пошел на север? Что стало с Басурманом? Почему он не храпел? Каким он вернулся? Что на самом деле изменилось в нем? Куда он пошел? Что на севере? Что с Басурманом? Куда он пошел? Свет. Что там на севере? Где Басурман? Ты видишь свет? Что ждет на севере? Что с Басурманом? Ты видишь свет? Что на севере? Он ответил нам. Что на севере? Мы не одни. Что на севере…

И когда все мысли, что одолевали Степана, сократились до одной короткой мантры, когда слова этой мантры потеряли смысл и стали просто набором букв, когда глаза покраснели и веки опухли от заливавшего их пота, когда пересохшее горло болело от каждого вдоха, когда ток крови заглушил рокот ручья внизу, – тогда Степан увидел первую вещь.