Тварь 1. Графские развалины - Виктор Точинов

Гробокопатели. 18 июня 1988 года

Честно говоря, была в их оборудовании и снаряжении одна несообразность. И Коля Лисичкин, для которого этот сезон оказался первым, опасался: вдруг найдется поблизости кто-нибудь глазастый да вдумчивый, – заметит и сделает выводы об их малозаконной деятельности? И – позвонит куда надо?

Несообразность состояла в следующем: на «Беларуси» с экскаваторным ковшом – главным орудием раскопок – имелись большие красные буквы, извещавшие, что принадлежит сие чудо техники не кому-либо еще, а именно СУ-13, то есть строительному управлению с таким вот неудачным номером. На небольшом же вагончике-бытовке, наоборот, была надпись, из которой следовало, что владельцем передвижного жилища является структура, именуемая «Главсвязьмонтаж» – хотя эти буквы терялись среди потеков ржавчины. Зато огромная аббревиатура ДРСУ-5 на спинах их спецовок виднелась издалека…

Вот Лисичкина и терзали сомнения: за кого же их должны принимать случайно проходящие мимо люди? За строителей? За связистов-монтажников? За дорожников?

Последний вариант отпадал сразу. Долина Славянки здесь широкая, километра три, но с очень пологими склонами. Дороги через нее проходили – связывали в нескольких местах расположенные наверху, вдоль берегов громадного оврага деревни… (Или не оврага? Или каньона? Коля Лисичкин слабо разбирался в топографии, но для оврага имевшая тут место деталь ландшафта была крупновата.)

Беда в том, что упомянутые дороги возникли много десятилетий назад самочинно, накатанные сначала крестьянскими телегами, а впоследствии тракторами и прочей совхозной техникой – картофельные и другие поля занимали изрядную часть оврага-каньона. Летом кое-как можно было проехать по этим грунтовкам на легковушке, осенняя распутица делала подобное мероприятие более чем рискованным… Дорожные же службы не баловали своим вниманием магистрали, отсутствующие на их картах и схемах. Игнорировали их существование. Поэтому огромные буквы ДРСУ на спине раздражали Лисичкина.

Но Стас Пинегин – организатор и руководитель экспедиции – держался с уверенным спокойствием.

– Не ссы, Лисилидзе, – покровительственно говорил он. – Здесь, слава аллаху, Ленинградская область, а не Адыгея какая-нибудь. Это там, не успеешь к кургану на бульдозере подъехать, тут же подбегут: кто такой, да есть ли бумага разрешающая, да не хочешь ли ты часом скифское золотишко втихаря замылить… А тут: роют себе люди в спецовках траншею – никто и не почешется. Роют – значит надо. Понятно?

Лисичкин кивал: понятно. Но сам продолжал сомневаться. Он завидовал непробиваемой уверенности Стаса. И многому другому в нем завидовал, в особенности же двум вещам: успеху у женщин, которого Стас добивался как-то на удивление просто, как-то вроде и не прилагая к тому стараний; и легкости, с которой тот расставался с деньгами, – и тем не менее никогда не испытывал в них недостатка.

С семнадцати лет Лисичкин, не избалованный избытком финансов и женским вниманием, уговаривал двоюродного дядьку взять его в дело. (Именно такие родственные отношения связывали их со Стасом, хоть и был тот всего на восемь лет старше.) Уговаривал, уговаривал, – и уговорил-таки этим летом.

Но все оказалось не так легко и романтично, как представлялось по рассказам родственника, от которых захватывало дух у юного Лисичкина. Рассказы те никак не передавали липкий, ползущий по хребту холодок страха. Не передавали постоянного подспудного ожидания, что вот-вот на плечо склонившегося над раскопом Коли опустится тяжелая ладонь и сухо-казенный голос поинтересуется: а чем, собственно, они тут занимаются?

Но пока – уже третий день – никаких эксцессов не происходило, Стас оставался непробиваемо спокоен, а третьему и последнему члену их маленького коллектива, Скобе, все, похоже, было по барабану.

Скоба – это не кличка, но законная, от родителей унаследованная фамилия. Ею обладал рыжеволосый парень лет тридцати, с белой кожей, к которой никак не хотел приставать загар. Скоба, отличаясь крупными габаритами, казался при этом не мускулистым и даже не жирным – но каким-то рыхлым. Рассыпчатым… Вид у него вечно был сонный и ко всему на свете равнодушный. Но дело свое Скоба знал и длинным языком не отличался – недаром работал у Стаса четвертый сезон, а болтуны у того не задерживались.

Дело в том, что зарабатывал на жизнь двоюродный Колин дядька профессией весьма специфичной. Она отнюдь не числилась в Едином тарифно-квалификационном справочнике, охватившем, казалось бы, все мыслимые и немыслимые специальности…

Стас Пинегин был черным следопытом.

В чем-то дело его жизни роднилось с черной археологией. Именно среди черных археологов Пинегин начинал свою карьеру. Но достаточно быстро сменил специализацию, убедившись, что власти ведут самую жесткую борьбу с любителями самочинных раскопок – проводить лучшие годы за колючкой не хотелось.

Хотя многие черные следопыты тоже ходили под угрозой пары-тройки статей УК – те из них, кто промышлял сбором, восстановлением и продажей оружия, долгие десятилетия пролежавшего в земле на местах былых сражений. Стас же оружием не баловался. Ну, почти не баловался. Изредка, конечно, случалось – особенно в последний год или два, когда спрос на стреляющие и взрывающиеся предметы вырос неимоверно – на окраинах Союза вот-вот грозили вспыхнуть локальные войны, стыдливо именуемые «межнациональными конфликтами», а вокруг крепнущего кооперативного движения вдруг зароились спортивного вида стриженые парни. (Как их называть, пока еще шли споры – не то рэкетиры, не то рекетеры…) Но специально за старыми автоматами, винтовками и боеприпасами Пинегин не охотился.

Он специализировался на вещах, в УК не упоминаемых, но за которые коллекционеры выкладывали хорошие деньги. Награды, пряжки, бляхи, прочие детали амуниции, нагрудные знаки, даже помятые котелки давали стабильный доход. Обычная солдатская пряжка с готической надписью «С нами Бог!» могла принести вполне реальные деньги – если знать, куда и к кому обратиться. Стас знал.

Но это все были семечки.

Настоящие дела начались в перестроечные годы – когда Михал Сергеевич, казалось, не спал ночами, думая, чем бы еще порадовать своего «друга Гельмута» и прочих заграничных друзей. Одним из подарков канцлеру ФРГ стало открытие в Москве и Ленинграде филиалов германских организаций, до сих пор занимавшихся розыском соотечественников, канувших в войну на российских просторах. Теперь каждый советский гражданин мог туда обратиться – предъявить пластиковый цилиндрик «смертного медальона» немецкого солдата, указать на карте, где найдены останки – и получить законную награду. Пятьсот немецких марок.