Большая книга ужасов – 61 (сборник) - Евгений Некрасов Страница 10

– Археологи? – удивился я.

– Из них археологи, как из меня балерина, – сравнил Петя.

Покосившись на его внушительные плечи, я мысленно согласился, что балерина из него не получится. А две – запросто.

– Что я, археологов не знаю? – продолжал Петя. – Они второй год у нас копают. Культурные, образованные люди: по субботам – в баню, по воскресеньям – в кино, а так сидят у себя на раскопе, косточки выковыривают из могил. Конечно, мерзость. Но чтобы драться или там спирт пить не разбавляя, этого у них нет. А вот их землекопы – просто шваль. Нормальный-то, семейный мужик не пойдет за гроши жить в палатке и могилы раскапывать.

Мне этот разговор не нравился с самого начала. У нас в Подосинках тоже местные ходят на танцы бить морды москвичам, а москвичи – местным. И у всех одна веская причина: «Они первые начали!»

– Пускай, они хулиганы, – сказал я, – а вы зачем их догоняли, нормальные, семейные? Хотели конфетку дать?

– Нет, мы дружинники, полиции помогаем, – без обиды ответил Петя. Мне стало неловко, и я вернул разговор к археологам:

– А чьи могилы они раскапывают?

– Кочевников. Здесь разные народы жили задолго до русских: тунгусы, буряты, хамниганы…

– Монголы, – подсказал я.

– Само собой. Чингисхан родом из наших мест, с реки Онон.

– А что, археологи у реки копают? – Я так спросил и напрягся, как будто ждал удара в живот. Почему-то ужасно не хотелось, чтобы они копали у реки. Ведь можно добраться до замурованной под водой гробницы и с берега, пробив шахту…

– Нет, за «железкой», прямо в тайге.

– Значит, они не Чингисхана ищут? – вырвалось у меня.

– Да кто ж их знает! – равнодушно сказал Петя. – Здесь в каждой деревне тебе скажут, что могила Чингисхана от них в десяти верстах, а поди проверь.

– В десяти верстах – это чтоб на правду было похоже, – ввернула Зойка. – Типа, если бы врал, то сказал бы, что совсем рядом… А на самом деле никто не знает, где могила Чингисхана.

Петя сказал:

– По мне, так некрасиво это. Человек специально приказал свою могилу затоптать конями, чтоб воры не разорили. А через восемьсот лет приходит дядя и говорит: «Я археолог, мне можно». Памятник на кладбище украсть – уголовное преступление, а ему можно? С какой стати?

Жека заворочался у меня на коленях и объявил, еле ворочая языком со сна:

– Я могил не боюсь.

– А чё их бояться! – согласился Петя. – Бояться надо живых.

Это житейское рассуждение почему-то не понравилось Зойке. Она фыркнула и сказала взрослым голосом:

– Когда в Самарканде вскрывали гробницу Тамерлана, тоже так думали!

– А что? – не понял водитель.

– А то, что вскрыли ее 21 июня 1941 года!

– Не знал! – покрутил головой Петя. – Это кто тебе сказал?

– Дядь Тимоша. И Светлана Владимировна, директор музея. Только Светлана Владимировна говорит, что это просто совпадение. Фашисты же не за одну ночь собрались воевать.

– А Тимофей Захарович что говорит? – посерьезнел Петя.

Машину качало и встряхивало. В кузове позвякивал велосипедный звонок.

– Он примерно как вы говорит: нечего в чужих могилах ковыряться, – не сразу ответила Зойка.

– А как он сам, все хворает?

Зойка вздохнула:

– Хворает.

– Вот ведь судьба у человека! Всех лечит, а себя не может, – жалостливо сказал Петя.

– Может. Не хочет просто, – возразила Зойка. – Боится силу потерять.

Я перестал понимать разговор. Кто этот дядя Тимоша – врач? И почему он потеряет силу, если вылечится?

– Это что же, условие у них такое? – спросил Петя.

– Да нет, по-моему, он сам придумал. Помыслы, говорит, должны быть чисты от своекорыстия.

– Какое ж это корыстие – себя вылечить? – удивился Петя. – А если доктор самому себе пропишет рецепт, разве он корыстный?

– Я его заморочек не понимаю, – призналась Зойка. – У доктора-то дядь Тимоша лечится. И травы себе заваривает. А, скажем, пошептать на себя ему нельзя.

– Как пошептать? – спросил я.

Зойка хрюкнула:

– Я с него торчу! Москвич, а как будто из тайги вышел. За кибиткой кочевой.

– Ты это зря, – вступился за меня водитель. – В Москве своя жизнь, у нас своя. Они не обязаны все знать. Спросил человек – объясни, а зубоскалить не надо.

– Ладно, ладно, поняла. Не дура, – ответил на замечание поганый язык. – Объясняю для москвичей: пошептать – значит, зубы заговорить или там кровь, если палец порезал.

– Твой дядя маг, что ли? – сообразил я. – Как в рекламе, «черная и белая магия, от ворот поворот», то есть «отворот, приворот»?

Петя неодобрительно покачал головой, как будто я оскорбил знаменитого дядю.

– Вот и объясняй ему, – сварливо сказала Зойка.

Я отвернулся и стал смотреть в темное окно. Не хотят говорить, и не надо. Перебьюсь как-нибудь.

– Обидели парня, – заметил Петя.

Зойка фыркнула:

– Да ну его! Подумаешь, принц на гороховом супе.

– Нет, надо сказать.

– Вот вы и скажите.

Они словно нарочно тянули время, чтобы подразнить меня.

– Он ведьмак, – многозначительно произнес Петя и замолчал, как будто все было сказано. А я тогда и слова этого не знал. Догадался, что ведьмак – вроде ведьмы, только мужчина, а расспрашивать не стал. Спасибо, что хоть это сказали.

Петя покосился на меня, оторвав взгляд от скачущей за ветровым стеклом дороги. В зеленоватом отсвете приборов он был похож на киношного мертвеца.

– В Москве своя жизнь, у нас своя, – повторил Петя после долгого молчания. – Может, и не надо тебе вникать. «Вечерка» вон каждую неделю пишет, что это суеверие и мракобесие. И тебе лучше так думать, потому что все равно не поймешь ни черта! – закончил он с неожиданным отчаянием.

Нет уж, я вникну, мысленно пообещал я Пете. Мне надо разобраться, потому что…

На «потому что» меня затормозило. По правде говоря, я до сих пор не знаю точно, почему ввязался в эту историю. Только не из простого любопытства. Из любопытства ходят в кино смотреть ужастики и попкорн есть. А я еще слишком хорошо помнил, как совсем рядом проносилась по рельсам ревущая тьма, и Жека рвался у меня из рук с невероятной в его маленьком теле силой. НЕ САМ ОН РВАЛСЯ, вот что я скажу. Жека – паникер известный, даже от маминой швейной машинки отсаживается подальше. По своей воле он бы и на край платформы не встал… Но ведь встал же! Ведь лез под самые колеса призрачного поезда! И выходит, что воля была НЕ ЖЕКИНА!