Украденное лицо - Тара Изабелла Бертон Страница 15

– Ну и услышат! – пожимает плечами Лавиния. – Да пошли они все! Если что и нужно в Верхнем Ист-Сайде, так это побольше Вагнера!

Она еще добавляет громкости.

– Обожаю вот это место. – Она падает на диван и закрывает глаза.

Луиза заваривает чай, потому что больше некому.

– Хочешь, молока добавлю?..

– Тс-с-с.

Луиза добавляет в чай молоко.

– Это дуэт влюбленных. Они одни в целом мире. Только он и она.

Луиза приносит чай.

– Слушай!

Луиза слушает.

– Но это всегда ненадолго, верно? В конце концов все рушится. Так ведь?

– Так, – соглашается Луиза. Она ставит чай на стол. – Рушится.

– Боже, ты такая загадочная – прямо обожаю! Блин – мой халат! – Она куда-то указывает длинной рукой. – Он у меня в спальне.

Луиза приносит халат. Шелковый, пепельно-синий в мелкий цветочек, весь в пятнах и очень непрактичный. Она помогает Лавинии надеть его.

Луиза садится на диван рядом с Лавинией. Лавиния гладит ее по голове.

– Три часа ночи.

– Знаю. Знаю. Но… хоть одну главку, ладно? Потом… можешь лечь на кровати Корди… а завтра я встану пораньше и сготовлю нам оладьи перед твоей сменой, идет?

– Только одну главку?

– Только потому, что твое мнение для меня что-то значит! Тебе это должно льстить! – тихонько скулит Лавиния и задирает ноги на дорожный кофр. – Знаешь, твой бы рассказ я до утра читала. Если бы ты его мне дала. – Она вытаскивает телефон. – Вот, – говорит она. – Он весь тут.

Яркий дисплей слепит глаза. Шрифт такой мелкий.

Луиза начинает листать текст.

– А длинный он?

– Да ты начни. Если не понравится, можешь бросить. Слово даю.

– Я едва буквы разбираю.

– Мне хочется увидеть твою реакцию. Это лучший способ. Если я вижу твое лицо. Знаешь, он не обязательно должен тебе нравиться. На самом деле, если он слишком тебе понравится, я не стану тебя уважать. Так что он, наверное, придется тебе не по вкусу, самую чуточку.

– Да ладно тебе – вовсе и не придется!

Но вот в чем штука: Луизе он не по вкусу.

Дело не только в том, что роман плохой. Он плох – манера слишком витиеватая, предложения слишком длинные, литературные аллюзии слишком натянутые, и через строчку идут цитаты или монологи персонажа о природе Жизни и Искусства, или же персонаж совершает нечто чересчур символичное, но это ему не очень удается. Куда хуже то, что роман потакает слабостям автора. Там есть персонаж по имени Лариса, которая очень красивая, очень блондинистая и типа как бы святая, потому что ее страсти куда величавее, куда важнее и куда значимее, чем у всех остальных.

Даже Луизе известно первое правило хорошего писателя – никогда не допускать, что твоя жизнь куда важнее жизней всех остальных лишь потому, что ты так заявляешь. А Лариса хочет прожить Жизнь как Искусство, вот только, разумеется, не может, поскольку никто вокруг нее не понимает концепций вроде Красоты и Истинной Любви так же, как она. Поэтому она пытается подбить на одновременное самоубийство своего возлюбленного, который, разумеется, не достоин ее и, конечно же, не может решиться на подобное, и поэтому она без видимых причин бросается с моста одна-одинешенька.

Луиза испытывает массу чувств, но ни одно из них не демонстрирует.

Она в смущении, словно застала кого-то за просмотром порнухи. Ей кажется, что она смотрит на что-то разверзнутое и дрожащее, что-то вывороченное и низменное.

Еще она злится, потому что во всем написанном Лавинией ощущается очень твердая уверенность, что мысли Лавинии, страсти Лавинии, философия Лавинии и страдания Лавинии стоят многих часов чьего-то времени, а Луиза никогда не чувствует такой уверенности.

К тому же Луиза испытывает облегчение.

Есть нечто, что есть у нее и чего нет у Лавинии.

* * *

У Луизы слипаются глаза. Она устала, ей хочется спать – как же хочется спать – но Лавиния смотрит на нее, ползает на коленях по дивану, кивает, улыбается, и если Луиза хоть немножечко – самую малость – выдаст то, что она чувствует, она никогда не сможет ничего вернуть назад.

– И что ты думаешь? – спрашивает Лавиния, затаив дыхание.

Луиза мнется.

– Твое мнение – что плохо.

– Нет! Нет… По-моему, совсем не плохо!

Лавиния издает короткий смешок.

– Я сомневалась.

– Хорошо! Это… Я и говорю, что хорошо!

– Но?

Луиза делает глубокий вдох.

Лавиния делает глубокий вдох.

– Но… ничего…

– Да ладно тебе! – Лавиния хлопает Луизу по руке. – Что-то же ведь всегда есть.

– Просто…

– Да?

– В смысле… Лариса – это, конечно же, ты.

– А почему «конечно же».

Лавиния быстро хлопает глазами.

– В смысле – имя.

– Ну, имя – конечно.

– Хочу сказать… Мне интересно. – Теперь Луизе надо быть осторожной. – В смысле, мне интересно, не так ли много совпадений.

– Слишком много? Мне можешь сказать. Я вынесу. Вынесу. Говори.

– Нет. Нет… не слишком много. Просто… совсем недалеко от главной героини, верно?

– А это что бы значило?

Такое лицо у Лавинии Луиза уже видела. Под Новый год, когда Мими порвала ей платье.

– Ничего.

– Ты считаешь, что я слишком легко ей все простила, или как?

– Я этого не говорила!

– Извини, – вздыхает Лавиния. – Прости. – Она набрасывает на колени покрывало. – Извини. Ты права. Мне бы надо… Просто устала, вот и все. Устала, и настроение у меня плохое. Надо было отпустить тебя домой.

Она натягивает покрывало до подбородка.

А Луиза думает: «Не может быть, чтобы она так поступила».

«Ты дура, что так думаешь о ней, – размышляет Луиза. – Ты дрянь, что так думаешь о ней. Она просто забыла. Вот и все. Просто попросись остаться – просто напомни ей – вот и все, что надо сделать. Нельзя всегда плохо думать о людях».

Лавиния уже лежит с закрытыми глазами.

А Луиза, она знает, что ей всего-то и нужно сказать: «А все-таки классно, если я останусь, верно?» Но она так боится, что Лавиния ответит «да», в душе подразумевая «нет», что Лавиния приготовит оладьи, а потом больше никогда ей не позвонит, потому что Луиза облажалась, потому что, конечно же, конечно, она облажалась вчистую. Никто и никогда не хочет знать о себе правду, никогда, и ей, разумеется, уж нужно это понять лучше, чем любому другому.