Ниндзя - Гейл Линдс Страница 126

Глядя, как медленно шевелятся губы Сайго, Николас подумал о том, насколько сильно действие наркотика и как это можно использовать. Вдруг его руки стали неимоверно тяжелыми, веки задрожали, и он увидел звериный оскал на лице Сайго.

Николас пошатнулся, отступил назад и почувствовал, что у него по ногам бежит вода. Он стоял под водопадом: но как он мог там оказаться?

Николас ощутил резкую боль в руке, и увидел полоску крови на мече Сайго; он понял, что с ним происходит. Кобудэра, Магическая техника, неизвестная даже большинству ниндзя. Но только не Сайго.

Николас снова отступил перед яростной атакой, и теперь они оба были в воде. Магия окутывала его, окрашивая ночь в малиновый цвет. Он не чувствовал ног и едва сохранял равновесие; его пальцы онемели, и он с трудом удерживал катана; он с трудом дышал.

Все это время Сайго безжалостно наступал, нанося удар за ударом и ухмыляясь. Николас поскользнулся и чуть не упал. Немедленно последовал еще один удар. Брызнула кровь — его кровь. “Напрасно Фукасиги трудился со мной всю ночь”, — подумал Николас.

Стоя под холодными струями, он сделал глубокий вдох и вдруг почувствовал, как сквозь окутывающий его туман пробился тонкий луч кристальной ясности. Он представил себе Мусаси, стоящего в своем саду больше трехсот лет назад. “Что такое прочность камня?”, — спросили его. В ответ Мусаси подозвал ученика и приказал ему убить себя ударом ножа в живот. Когда ученик уже замахнулся, учитель остановил его руку со словами:

“Вот что такое прочность камня”.

И тогда Николас нашел в себе то, о чем даже не подозревал. Он напряг все свои силы и извлек это наружу. Теперь, как писал Мусаси, десять тысяч врагов не могли причинить ему вреда — ни катанаСайго, ни его магия.

Николас молниеносно взмахнул мечом слева направо. Пораженный Сайго смотрел на него широко открытыми глазами. Хлынула ярко-красная кровь; Сайго зашатался, и его губы вытянулись в птичий клюв.

Они шлепали по воде, пытаясь удержаться на ногах; особенно нелегко это давалось Сайго, у которого была проколота грудная клетка. Его катанабезжизненно болтался в левой руке, пальцы судорожно сжимали рукоять. Сайго качался из стороны в сторону как пьяный. Он потянулся левой рукой к груди, но Николас острием меча выбил у него смертоносный сюрикэн.

Сайго со стоном оперся на свой меч, как глубокий старик на палку, без него он бы немедленно рухнул.

— Убей меня. — Булькающие звуки его голоса были едва слышны из-за журчания водопада. — Но только прежде я тебе кое-что скажу. Я ждал этой минуты долгие годы, дорогой мой двоюродный брат. — Его плечо дернулось. — Подойди ближе. — Голос Сайго стал тише. — Ближе.

Николас сделал шаг вперед. Его грудь и живот были в крови. Боль в раненой руке мучительно пульсировала.

— Тебе следовало убить меня, когда ты мог это сделать. Но твой дух не был достаточно твердым; ты был охвачен своей магией и только ранил меня.

Сайго снова зашатался.

— Что ты говоришь? Подойди еще ближе. Я не слышу тебя. Его лицо исказилось от боли, но спустя мгновение от этой гримасы не осталось и следа. Наверное, в этом и состоит основное отличие японцев от всех остальных народов: за многочисленными покровами благородного долга и сыновней любви скрывается твердый, непоколебимый дух, который заставляет их идти вперед и никогда не отступать.

Николасу хотелось спать. Его тело оправилось от шока, и теперь его охватила усталость.

— Ты воображаешь, что победил, но ты заблуждаешься, — задыхаясь прошептал Сайго. Из уголка его рта стекала тонкая струйка крови. Он по-змеиному слизал ее языком. — Может, ты подойдешь поближе, чтобы мне не приходилось кричать? Хорошо. — В глазах Сайго зажегся холодный огонь. — Ты, верно, думаешь, что Юкио жива, вышла за кого-нибудь замуж и часто вспоминает тебя? Нет, это не так!

Сайго попытался засмеяться, но зашелся кашлем и сплюнул кровью. Он посмотрел Николасу в глаза и сказал:

— Она лежит на дне пролива Симоносэки, дорогой братец, в том самом месте, куда я ее сбросил... Она любила тебя, ты знаешь. Всем сердцем. Конечно, я мог накачать ее наркотиками, как в ту ночь, и на время она бы забыла о тебе. Но каждый раз все повторялось снова.

В конце концов, это довело меня до отчаяния. Она была единственной женщиной, которая... которую... а без нее были только мужчины, мужчины и снова мужчины...

Глаза Сайго пылали как угли. Струйка крови стала шире; тяжелые капли падали с его подбородка, как краска с кисти небрежного живописца.

— Ты заставил меня убить ее, Николас, — в голосе Сайго зазвучал неожиданный упрек. — Если бы она не любила тебя...

— Если бы, — отрезал Николас. Меч в его руках блеснул как живое существо, словно он был посланником Божиим.

Голова Сайго описала полукруг и покатилась по тротуару, оставляя за собой красный след как хвост кометы; наконец она остановилась рядом с мячиком, который забыл здесь какой-то ребенок.

В ногах у Николаса журчала вода, лаская его, как далекий прибой.

Вполне понятно, что Кроукеру не терпелось узнать, Сайго удалось это сделать, и он заставил Николаса спуститься в морг и посмотреть на тело.

— Черт возьми, — буркнул лейтенант. — Мы бы ни за что не догадались.

Николас посмотрел на изуродованное тело. Это был японец, такого же роста и веса, как Сайго. Разумеется, тщательное вскрытие показало бы различия в мускулатуре: этот человек не мог быть таким же тренированным. Но это могло случиться только в том случае, если бы кто-то ожидал найти различия.

Николас протянул руку и повернул голову трупа набок:

— Вот, смотри.

— Ну и что? — Кроукер вглядывался в то место, на которое показал Николас. — Шея сломана. Ну и что? Так всегда бывает после падения с такой высоты.

— Нет, Лью. Дело в том, как она сломана. Я однажды видел такой перелом, много лет назад. Кости срезаны словно скальпелем. Это коппо, Лью, — прием ниндзюцу.

— Господи, — изумился Кроукер. — Он убил человека только для того, чтобы нас провести. Николас кивнул.

— Злодеяние внутри злодеяния.

* * *

Он прислушивался к темноте. К волнам, которые со вздохом поднимались и опускались на песок, снова и снова, как его собственное дыхание.

Он думал о Японии. О полковнике, о Цзон, о Сайго и, конечно, о Юкио.

Теперь все стало на свои места; месть свершилась, и запутанные нити смотались в аккуратные клубки.

Гнев, охвативший Николаса при словах Сайго, казался теперь потухшим угольком. Он вспомнил свой сон, и у той женщины появилось лицо. Только теперь он начал понимать все величие жертвы, которую принесла Юкио. Она могла бы в любой момент убежать от Сайго. И куда бы она пришла? Туда, где она хотела быть, — к нему. Как сказал Фукасиги: “... тогда ты был еще не готов. Он расправился бы с тобой...” Теперь Николас знал, насколько справедливы были эти слова. Оставаясь с Сайго, Юкио сдерживала его гнев: по крайней мере, он мог быть доволен тем, что она была с ним, а не с Николасом. Юкио отдала свою жизнь за него. Мигавари-ни тацу.