Три дня и вся жизнь - Пьер Леметр

В конце декабря 1999 года на Боваль внезапно обрушилась цепь трагических событий, из коих в первую очередь, разумеется, следует упомянуть исчезновение маленького Реми Дэме. Внезапная пропажа ребенка в этом сонном лесистом краю вызвала оцепенение, и многие обитатели даже расценили это как знак грядущих бедствий.

Для Антуана, оказавшегося в центре драмы, все началось со смерти собаки. Улисса. Не пытайтесь понять, почему господин Дэме дал своей белой с подпалинами и худой как щепка долгоногой дворняге имя греческого героя. Это будет еще одной загадкой в нашей истории.

Семейство Дэме проживало по соседству, и двенадцатилетний Антуан привязался к их собаке, тем более что его мать ни за что не хотела держать в доме животных: никаких кошек, никаких собак, никаких хомяков – от них одна грязь.

Улисс охотно подбегал к ограде, стоило Антуану его окликнуть; частенько сопровождал ватагу детворы до пруда или в ближайший лесок. А когда Антуан гулял один, он всегда брал пса с собой. Мальчишка ловил себя на том, что разговаривает с собакой, как с товарищем. Пес серьезно и сосредоточенно склонял голову, а когда стремглав убегал, это означало, что время откровений подошло к концу.

Остаток каникул ребята посвятили строительству шалаша в лесу коммуны Сент-Эсташ. Идея принадлежала Антуану, однако Тео, как обычно, присвоил ее и взял руководство операцией на себя. Этот мальчик обладал серьезным авторитетом в маленьком отряде, потому что был самым высоким да вдобавок сыном мэра. В городке вроде Боваля подобные вещи имеют значение. Там терпеть не могут людей, которых регулярно переизбирают, но почитают мэра как святого покровителя, а его сына – как дофина. Подобная социальная иерархия берет начало в средневековых гильдиях, распространяется на товарищества и просачивается в школьные коллективы. Тео Вейзер к тому же учился хуже всех в классе, что в глазах приятелей свидетельствовало о силе характера. Когда отец задавал ему трепку, что случалось нередко, Тео с гордостью выставлял напоказ свои синяки как дань выдающейся личности окружающему конформизму.

Помимо всего прочего, он нравился девчонкам. Так что его боялись и уважали, но не любили. Антуан не заискивал перед ним и ничему не завидовал. Ему для счастья было довольно того, что шалаш строится, а необходимости быть лидером он не испытывал.

Все изменилось, когда Кевин получил на день рождения игровую приставку. Лес Сент-Эсташ тотчас опустел, все собирались у Кевина, чтобы поиграть. Тем более что его матери это нравилось гораздо больше, чем леса и пруд, которые она всегда считала опасными. А вот мать Антуана осуждала такое безделье на диване по средам, когда не было уроков, – так и отупеть недолго! – и в конце концов запретила сыну бывать у Кевина. Антуан взбунтовался против ее решения – не столько из-за любви к компьютерным играм, сколько из-за того, что лишился общения с товарищами. Теперь по средам и субботам он чувствовал себя одиноким.

Он проводил много времени с Эмили Мушотт, дочкой соседей. Этой двенадцатилетней быстроглазой, светленькой, как цыпленок, девчушке, настоящей хулиганке, ни в чем невозможно было отказать. Даже Тео на нее заглядывался. Но играть с девчонками – это ведь совсем другое дело.

Тогда Антуан вернулся в лес Сент-Эсташ и приступил к сооружению шалаша – на сей раз среди ветвей бука, в трех метрах над землей. Он сохранил этот план в тайне, заранее предвкушая свое торжество, когда, насытившись игровой приставкой, его друзья вернутся в лес и обнаружат постройку.

Работа требовала много времени и труда. На лесопилке он подобрал куски брезента, чтобы вода не протекала сквозь щели, обрывки толя для крыши, ткань, чтобы было красиво. Он устроил тайники, чтобы припрятать свои сокровища. И никогда бы не закончил, тем более что отсутствие общего плана повлекло за собой многочисленные переделки. Долгие недели шалаш занимал все его время и мысли, хранить тайну становилось все труднее. В коллеже он было заговорил о некоем сюрпризе, от которого все обалдеют, однако не добился никакого успеха. В ту пору вся компания была буквально наэлектризована объявлением о выходе новой версии «Расхитительницы гробниц», все только об этом и говорили. Антуан трудился над своим проектом, а Улисс не отходил от него ни на шаг. Не то чтобы он на что-то сгодился, но он был тут. Его присутствие навело Антуана на мысль соорудить для собаки подъемник, тогда Улисс смог бы составить ему компанию, когда он будет залезать к себе наверх. Еще один заход на лесопилку, чтобы стащить блок, потом несколько метров шнура и наконец что-нибудь, чтобы сварганить платформу. Этот грузоподъемник, заключительный аккорд, подчеркивающий величие замысла, потребовал долгих часов доработки. Но дольше всего пришлось гоняться за псом, которого перспектива отрыва от земли повергла в ужас с первой же попытки. Платформа сохраняла горизонтальное положение только при помощи поддерживающей левый угол палки. Без особых удобств, но Улисс все же был доставлен в шалаш. Во время подъема он не переставая жалобно скулил, а когда Антуан тоже забрался наверх, пес, дрожа, прижался к нему. Антуан воспользовался случаем, чтобы вдохнуть его запах и погладить, отчего пес в блаженстве закрыл глаза. Спуск дался гораздо легче. Не дожидаясь приземления, Улисс спрыгнул с платформы.

Антуан притащил в шалаш найденную на чердаке домашнюю утварь: карманный фонарик, одеяло, пару книг и письменные принадлежности – все необходимое для жизни вне связи с внешним миром. Ну или почти…

Из всего этого не следует, что Антуан был нелюдимым. Он тогда на время стал таким, в силу обстоятельств. Из-за того, что мать ненавидела компьютерные игры. Его жизнь была полна правил и установлений, которые госпожа Куртен вводила столь же регулярно, сколь и изобретательно. Будучи от природы цельной натурой, она после развода превратилась в женщину с принципами, что нередко случается с одинокими матерями.

За шесть лет до описываемых событий отец Антуана воспользовался переменами на службе, чтобы заодно сменить жену. Заявление о переводе в Германию он сопроводил заявлением о разводе, что Бланш Куртен восприняла трагически – факт тем более удивительный, что чета никогда не ладила и после рождения Антуана интимные отношения между супругами стали крайне редкими. После отъезда господин Куртен никогда больше не бывал в Бовале. Он аккуратно посылал сыну подарки совсем не по возрасту: игрушки для шестнадцатилетнего, когда Антуану было всего восемь, для шестилетнего – когда тому исполнилось одиннадцать. Однажды Антуан побывал у отца в Штутгарте. Три долгих дня они злобно взирали друг на друга и по обоюдному согласию никогда больше не повторяли подобных экспериментов. Господин Куртен был настолько же не создан, чтобы иметь сына, насколько его бывшая жена – чтобы иметь мужа.

Этот удручающий эпизод сблизил Антуана с матерью. Вернувшись из Германии, он проникся тяжелым замедленным ритмом существования Бланш, причиной которого, как он полагал, было ее одиночество, son chagrin, и увидел ее в новом свете, несколько трагическом. И разумеется, как любой мальчик его возраста, ощутил себя ответственным за мать. Она была женщина надоедливая (порой даже откровенно невыносимая), однако Антуан, похоже, видел в матери что-то, что извиняло все: ее приземленность и недостатки, ее характер, обстоятельства… Для Антуана было немыслимо сделать мать еще более несчастной. Он так никогда и не освободился от этой уверенности.