И возвращу тебя.. - Алекс Тарн Страница 45

— Молчать! — злобно сказал Литцман, обращаясь к башням. — Вас никто не спрашивает! Куда хочу, туда и добавлю! Макулатура гадская!

По сути, папки были правы на сто процентов. Какой смысл класть сверху еще одну, если нет никакой возможности добраться даже до тех, которые находятся в середине, не говоря уже о самых нижних… Вот если бы добавить суткам еще с десяток часиков, а отделу морали — еще с десять сотрудников, тогда серединные дела еще могли на что-то рассчитывать. Добавить… как же, как же… Алекс горько усмехнулся. Полицейский должен быть реалистом: оба пожелания являлись абсолютно несбыточными, особенно второе.

То есть, часы еще можно было бы добавить каким-нибудь хитрым декретом кнессета, но сотрудников — ни за что, фигушки. Такое впечатление, что израильские гражданки напрочь отказывались рожать полицейских. Адвокатов, поваров, врачей, лоточников, депутатов, даже пожарных — это сколько угодно, а вот полицейских — ни в какую! И в принципе, они правы… Литцман покосился на свои пизанские башни. Конечно, правы. Мало того, что от работы не продохнуть, так еще и шеф — кретин. Начальство, блин. Кто-то в море дел утопает, а кто-то высокой политикой греется. Разделение труда, мать твою…

Вот сам бы и принимал незваных гостей. Подумаешь, министр позвонил. Кто он такой, этот министр? По нему по самому тюрьма плачет, по министру-то. Все жулики, блин… Так нет ведь! Министр позвонил, начальник расшаркался, а отдуваться ему, старшему инспектору Литцману. Разве это справедливо? Козел-политик затратил на звонок ровно две минуты, а взамен, небось, получил какую-нибудь подачку на будущие выборы. У жиряги-шефа на подобострастное «будет исполнено» ушло еще меньше времени, а заработал он на этом несколько нужных очков в карьерной гонке. И только он, Алекс, не поимеет ровным счетом ничего за безвозвратно убитые полчаса. Ничего, кроме головной боли. Блин.

В дверь постучали.

— Открыто!

Вошли двое: здоровенный, коротко стриженный амбал, на вид лет тридцати с хвостиком и ладный белобрысый парень неопределенного возраста.

— Здравствуйте, — сказал амбал, оглядывая захламленный чулан, по иронии судьбы и начальства именуемый кабинетом начальника отдела морали. — Мы от…

— Знаю, знаю… — перебил его Литцман. — Мне уже звонили по вашему поводу. Садитесь. Снимите эту фигню на пол и садитесь.

Он повел рукой, указывая на два облезлых стула, на каждом из которых возвышались по две пизанские башни. Гости неловко завозились в тесноте узкого прохода между шкафами и столом. Алекс затянулся поглубже и раздавил сигарету в пепельнице. Сгорают, как на ветру, блин. Вся зарплата, считай, на курево уходит. Стоит оно того?

— Кофе не предлагаю, извините, — он снова закурил. — Кончился.

— Ничего, ничего, — отмахнулся здоровяк. — Мы ненадолго. Во жара-то, а?

Литцман пожал плечами.

— Разве? Я, честно говоря, не замечаю. У меня тут всегда одна погода. Кондиционер на всю катушку и постоянная облачность.

Он кивнул на густое облако сигаретного дыма. Амбал вежливо улыбнулся. Его напарник смотрел безразлично, не меняя выражения светло-голубых глаз под белесыми ресницами.

— Ну вот, о погоде, считай, поговорили, — констатировал Алекс. — Теперь, если не возражаете, к делу. Чем могу помочь? Вас зовут… э-э-э…

— Мики… — подсказал здоровяк и смущенно заерзал на стуле. — А это мой приятель из России, Николай. Это ничего, если я попрошу вас вести беседу по-русски? Мы ведь, собственно, по его делу.

— Нет проблем. Выкладывайте, только покороче.

— Короче не бывает, — деловито сказал амбал. — В 91-м году вы вели одно дело. Убийство профессора Брука и девушки-проститутки. Помните?

Литцман кивнул.

— Как не помнить. Дело громкое. Профессор все-таки. Светило нравственности… грязный сукин сын.

Берл вгляделся в лицо полицейского. Судя по его выражению, Литцман не только прекрасно помнил дело, но и до сих пор испытывал вполне определенные эмоции по отношению к участникам тогдашних событий. Алекс покосился на кучу папок справа от себя.

— Грязный сукин сын, — повторил он. — Если бы убили одну только девушку, никто даже не обратил бы внимания. А тут — профессор, общественный интерес. Он, подлец, книжки по общественной нравственности писал. Универсальные ценности, гуманизм, е-мое… Этические коды составлял для молодежи. Как же такого не оценить? Вот и оценили. Газеты, начальство, политики, радио, телевидение… весь округ на уши с этим убийством поставили — только бы подонка отмыть.

— Мой тогдашний босс, который потом в генералы вышел, так задачу и поставил: ты, говорит, Алекс, должен понять. Дело, говорит, не в самом профессоре Бруке и его дерьме. Дело в том, что, если мы профессора не отмоем, то дерьмо это ко всему его этическому коду прилипнет. Можем ли мы себе такое позволить в обстановке роста молодежной преступности и падения нравов? Нет, Алекс, не можем. Так что отмывай дядю и почище. А прогрессивная общественность тебе поможет.

— И отмыли гада. А дела эти остались… — он снова покосился на папки. — Знаете, парни, сколько мы безымянных трупов находим? В дюнах, на стройплощадках, в темных дворах… а сколько еще не находим? Ведь их никто здесь хватиться не может — этих проституток. Кто их тут знает, кто ждет домой? У них здесь и дома-то нету. Ни дома, ни родных, ни друзей. Есть знакомые, такие же, как они сами — проститутки да сутенеры, те, что в полицию не побегут, потому что боятся ее, полиции, и правильно боятся. Даже потерявшуюся собаку хозяева ищут… а этих искать некому.

— Хорошо, если просто увезут, изобьют, изнасилуют, отнимут все, включая одежду, да и выбросят на обочине: беги, шлюха, голышом, людям на потеху. Я сказал «хорошо», потому что бывает и хуже… — Литцман кивнул на папки.

Берл осторожно кашлянул и взглянул на настенные часы. Прошло уже пять минут из отведенного им получаса.

— Мы вообще-то о том деле, — напомнил он.

— Так и я о нем! Кто их, по-вашему, убивает? Такие, как Брук, моралисты хреновы! То дело… что вас конкретно интересует?

— Геля, — коротко ответил Колька.

— Геля… — полицейский помолчал, зачем-то подобрал карандаш, постукал им по столу, взглянул на Кольку. — А ты ей кто будешь?

— Долго рассказывать. Ищу я ее.

— С того времени?.. Хотя, чему я удивляюсь? Такую можно хоть всю жизнь искать… — Литцман смял пустую сигаретную пачку и полез в ящик стола за новой.

Берл и Колька молча смотрели на то, как он распрямляется, аккуратно распечатывает обертку, вытряхивает сигарету, закуривает. Его раздражение и спешка сменились странной задумчивостью. Помолчав, Литцман вдруг подмигнул и улыбнулся, впервые за все время. Улыбка у него была хорошая, неожиданно веселая, слегка даже мальчишеская.

— Профессора-то она зарезала, — заговорщицки прошептал он, наклоняясь к столу. — И маньяка того, Синева — тоже. Хотя Синеву повезло, жив остался. Если бы мы на десять минут позже подъехали, сдох бы, сволочь. Но в итоге даже хорошо вышло — было на кого все повесить. Так что, считай, Геле тоже повезло…