Ящик Пандоры. Книги 1 - 2 - Элизабет Гейдж Страница 30

– Вот студент, у которого есть понимание формы, который не просто повторяет, как попугай, что она «имеет большое значение». Она… ох, я назвал пол, прошу прощения, я не хотел этого, как не хочу называть имя, – она видит, что форма определяется не только взглядом на женщину в обществе, но и отношением художника к этим представлениям.

Аудитория напряженно молчала.

– Я не скажу, что она зашла далеко в своем анализе, она могла бы, например подумать над «Олимпией» Мане и, скажем, «Спящей Венерой» Джорджоне, чтобы начать с социально принятых представлений о женщине. Здесь она еще не все видит. – Он улыбнулся, оглядывая аудиторию, с некоторым вызовом. – Но ведь она еще молода, не так ли? И все же у нее есть качество, может быть, сомнительное или опасное: изменяться под влиянием живописи. Такие, как она, могут делать весомые заявления об искусстве. И хотя у нее нет возможности встать и поклониться, надеюсь, что вы присоедините свои поздравления к моим.

Раздались аплодисменты, отчасти вызванные авторитетом профессора, но искренние.

– А сейчас, сказал он, отодвигая стопку, – перейдем к нашему предмету. Мы остановились на начале Ренессанса…

* * *

…Когда он начал свою лекцию, Лаура сидела, как приклеенная, надеясь, что никто не заметил, как она покраснела. Ей-то казалось, что доклад получился ужасный, написанный в спешке, она заранее представляла, как исчеркает его профессор своим синим карандашом. Ей нравились сумрачно-чувственный Джорджоне и странно-печальный Мане, о которых она писала, но ей не казалось, чтобы она действительно понимала их.

И вот теперь – высшая похвала и ее докладу и ей самой! Месяц она так старалась не смотреть на него, что едва могла конспектировать его лекции. Он был не просто хорош собой и удивительно мужествен, но так полон жизни и энергии, что у нее захватывало дыхание просто от взгляда на него. Когда она впервые увидела его, то была поражена его молодостью и резким, обескураживающим юмором, державшим студентов в напряжении. Как не похож он был на свои холодно-рассудительные книги! В темных брюках и неизменных свитере и пиджаке, облегавших его сильное тело, он расхаживал по сцене, похожий на дикого кота, подвижного и хищного. По прошествии этих недель для нее спокойный тон писаний профессора пришел в гармонию с его острыми лекциями. Она поняла живой, мужественный характер его интеллекта. Он пользовался своим умом, как атлет своим телом – мускулами и сухожилиями, с гордой уверенностью в способности побеждать в своем деле.

В нем было что-то героическое, что вызывало восхищение Лауры. С самого начала она поняла, что она не ошиблась, придя к нему в НИУ. Завлекательность его книг дополнялась прелестью работы под его наставничеством. Он знал все, что имело значение в истории искусства. Она планировала посещать все курсы Клира, если позволит советник факультета. Она готова горы сдвинуть, совершенствуя свой молодой ум, чтобы понять его идеи.

И вот сегодня он сказал, что она достойна этого. Сегодня он поставил ей «А»!

В конце занятия она присоединилась к студентам, столпившимся у кафедры, чтобы забрать доклады. Она взяла свой и пошла к выходу, но его голос остановил ее.

– Итак, – сказал он, – теперь вы обрели лицо и имя. Натаниель Клир стоял за спиной, скрестив руки на груди.

Лаура покраснела и онемела, сжав в руке доклад.

– Работа у вас блестящая, – сказал он, подходя вплотную, – я рад сказать вам это лично.

– О, благодарю вас, профессор Клир, – сказала она тихо, оцепенев от его близости. Он оказался выше и сильнее, чем ей представлялось. Запах его чистой кожи смешивался с легким запахом табака и лосьона. Он, кажется, смотрел одобрительно, хотя и скептически, на это маленькое, испуганное создание, оказывается, написавшее доклад, который он оценил столь высоко.

– "Нам надо как-нибудь выпить с вами кофе, – сказал он властно. – Я хочу узнать о вас побольше. Откуда вы, как попали в мою группу, – он улыбнулся. – Надо же мне знать, что из себя представляют мои лучшие студенты.

– О, благодарю, – пролепетала она, все еще сжимая в одной руке доклад, в другой – книжки, – конечно, спасибо.

Он поглядел на часы.

– Сейчас – четыре. Почему бы нам не сделать это прямо сейчас?

Она так и стояла, не зная, что ответить.

– Ведь у вас сегодня больше нет занятий? – спросил он. Лаура после секундного колебания, покачала головой:

– Нет. То есть, не будет.

– Не иначе, в библиотеку собрались?

Он как будто читал ее мысли. Ежедневно она сидела в читальном зале, с четырех до семи, прежде чем отправиться домой ужинать.

– Пойдемте, – рассмеялся он, беря ее под руку. – Я вижу, вы и так слишком много работаете. Не спешите в библиотеку. Сделайте перерыв.

Его напор, властная сила его пальцев, подействовали на нее гипнотизирующе. Слабо улыбнувшись, она пошла за ним.

Его небольшой кабинет со множеством солидных томов по искусству, находился в конце коридора, и оттуда открывался замечательный вид на Вашингтон-Сквер и на город. Он на минуту оставил ее одну, вышел в холл и вернулся с двумя чашками кофе. Она стояла и смотрела в окно. В холодном воздухе падали снежинки и летели листья, а студенты торопились в общежитие или метро.

– Готический вечер, – сказал он, читая ее мысли, – свист ветра, низкое небо, ветер ерошит волосы, хорошенькие девушки – с розовыми щеками и шарфами на шейках. Хороший университетский вечер. Вы согласны, мисс Белохлавек?

Лаура в удивлении посмотрела на него. Он произнес ее чешское имя правильно и совершенно естественно.

– Я немного говорю по-чешски, – улыбнулся он, передавая ей чашечку кофе. – При моей работе приходится хватать верхушки многих языков.

Он сел за стол на вертящийся стул и поглядел на нее. Теперь она открывала в нем новые черты: орлиный нос, сильные волосатые руки, золотистые искорки в темных глазах.

– Расскажите о себе, – сказал он тем же властным тоном, который так подействовал на нее в лекционном зале.

Лаура постаралась собраться с мыслями.

– Ну… я жила у дяди и тети здесь, в Квинсе, после того, как… как не стало моих родителей. Я занималась в школе Мартина ван Бюрена. Я много рисовала, но потом бросила это дело. Я решила, что мне лучше заниматься историей искусства. И… услышала о вас. Подала заявление в этот университет и меня приняли. Ну, вот и все. Я не очень интересна.

– О, нет, вы – интереснее, чем вы думаете, – сказал он, глядя ей в глаза. – Я это уже вижу. Вы хотите специализироваться по искусствоведению?

– Да, да.

– А дипломная работа?

– Хотела бы. Если получится…

– О чем? Какой период?

– Ну, – Лаура покраснела, – я еще не решила, но, думаю, обнаженная натура.