Разрушающие себя - Яна Мелевич Страница 57

— Ты меня не слушаешь.

— Слушаю, Ди. Просто отвлекся, — выдыхаю я, наступая на сигарету и спеша в коридор, дабы проверить свою теорию.

Почему-то забыл, что нахожусь в квартире не один. Бублик точно охранник сидит на стреме, а вот Блажена стоит совсем рядом с моей одеждой. Замечаю серый блистер, наполненный заветными таблетками, и тяну свободную руку, отодвигая смартфон от уха.

— Дай сюда.

— Что это? — в голосе Солнцевой растерянность и недоверие. Она смотрит на меня большими глазами, но пока не понимает собственного страха, зарождающегося в ней. Едва сдерживаю рвущееся наружу раздражение, стараясь быть мягче.

— Отдай, это мое. Успокоительные, прописанные врачом.

— Никита, что происходит? Где ты вообще? — Диана беспокоится, она слышит наш разговор и пытается его понять. Закрываю динамик ладонью, четко проговаривая:

— Блажен, верни таблетки на место. Не учили, что нельзя шарить по чужим карманам?

Да, гнев удается сдерживать все хуже. Пелена перед глазами смазывает образ девушки передо мной. То Блажена, то вот уже Лена. Она ехидно хмыкает, а вот Солнцева наоборот отступает, стоит мне сделать шаг.

— Не шарилась, ты не повесил куртку. Они выпали, когда я ее подняла, — у них даже голоса в один сливаются. Моя тетка сейчас словно вселилась в Блажену. Они одно целое для меня. Две сучьи лгуньи, одна другой хлеще.

Наступаю на нее, слыша зов Дианы. Сейчас он напоминает писк комара, пытающегося укусить тебя во сне. Блажена же здесь, вместе с Леной. Они отступают от меня. Пальцы Солнцевой сжимают упаковку так сильно, что она сминается.

— Отдай их, — выдыхаю с трудом, от гнева перехватывает дыхание. Я тяжело дышу, сдерживаясь из последних сил. Блажена мотает отрицательно головой, громко всхлипывает. Сука, этот звук выворачивает меня наизнанку, потому что за ним я слышу торжествующий Ленин хохот.

— Никита, услышь меня, — доносится издали.

— Что это такое?

— Это не твое. Верни мои лекарства, они мне нужны, — цежу сквозь зубы, отбрасывая подальше смартфон. Он ударяется о стену, и Блажена вздрагивает, в ужасе закрывая рот рукой. Ей очень страшно, я прямо физически ощущаю это состояние. Втягиваю носом воздух, пытаясь дать ей последний шанс.

— Отдай. Чертов. Блистер, жирная дрянь, — шиплю зло, почти рыча от ярости. Солнцева осторожно отступает, а вот Бублик уже тявкает звонко, готовый вцепиться мне в ногу и защитить хозяйку.

— Это не ты, — шепчет она тихо, словно пытаясь защититься. — Пожалуйста, очнись. Ты не такой.

Да хера с два. Мне сносит голову раньше, чем я успеваю это понять. Даже собака, бросившаяся на меня, не останавливает. Острые зубы на мгновение впиваются в кожу, прокусывая плотную джинсовую ткань. До моего уха доносится тихий скулеж, стоит мне отпихнуть от себя животное с силой и заорать на всю квартиру:

— Отдай мне чертовы таблетки!

Лена, мать, отец, дед — они все здесь, сосредоточились в одном человеке. Гадливо смеются, радуются моему падению, ждут. Смыкаю на шее деда свои пальцы, буквально вбивая спиной в стену.

— Ник…

«Очнись», — едва слышимый шепот в голове.

— Ненавижу тебя, — слышу шипение в ухо от матери. — Боже, как я тебя ненавижу. Почему ты не сдох при рождении?

Сжимаю пальцы крепче, трясясь от ярости. Сердце бешено стучит в груди, словно пытается проломить грудную клетку. Пульс зашкаливает и темнеет в глазах, но я все равно их вижу, слышу и чувствую.

— Наследник семьи Воронцовых должен терпеть боль, — раздается насмешливый голос деда, и его образ смазывается, проявляя знакомые черты Елены. Тетка хмыкает, оскалив свои идеально ровные белые зубы, которые мне хочется выбить к чертям собачьим.

— Давай же. Или трусишь? — выдыхает она, поддаваясь вперед. — Убей, покажи нам, кто ты.

Я почти ничего не чувствую и не слышу. Кто-то тянет мою штанину, скулит, рычит, пищит. Издалека доносится кашель с хрипом, а короткие ногти царапают меня сквозь ткань плотного свитера, который намок от пота.

«Очнись, пожалуйста. Вернись ко мне».

Голоса смешиваются в единый шум. Мой отец смотрит в глаза безмолвно, как делал всегда. Мы с ним похожи. Тот же, те же черты лица, затаенная боль где-то внутри. Он тоже когда-то потерялся, провалился в глубокую яму, наполненную смердящей грязью дрянной семьи Воронцовых, и не сумел выбраться.

— Прости, я не справился.

Его губы двигались почти бесшумно, но я понял все без слов. В тот день папа смотрел на меня точно так же, словно просил прощения за все. Не помог, не защитил, не был рядом. Родители должны оберегать и защищать своих детей, а единственный, кто мог это сделать — предпочел просто умереть.

«Ты слышишь? Никита, я люблю тебя».

Меня будто сунули под пресс. Он все сильнее и сильнее давил, сдавливал грудь, заставляя подниматься к горлу огромный ком из сплетенных эмоций. Сильный укол в боку заставил разжать дрожащие пальцы. Смаргиваю странную влагу. Все образы родных унесло дымкой воспоминаний, а голос Дианы в голове стал отчетливее.

Она тоже была моей ответственностью. И я не справился, только все испортил. Причинил боль, разрушил наши отношения собственным бессилием перед зависимостью. Барбитураты не принесли мне успокоения, лишь отстрочили неизбежное. Я снова облажался. Прости, Ди.

«Я люблю тебя. Ты ведь знаешь это?»

Блажена с трудом вдыхала воздух, пытаясь отодвинуться от меня. Животный ужас исказил ее лицо. До меня дошло осознание: за чертовы таблетки, валяющиеся сейчас где-то на полу, я едва не убил человека. Невинную девушку, которая пыталась помочь мне. Достучаться, спасти.

— Не подходи, — сипло выдохнула она, стоило мне протянуть к ней руку. — Не надо.

Одна за другой соленые капли потекли из глаз. Я даже не понимал этого. Задохнулся от боли, разорвавшей грудь, оседая на пол и с трудом выдыхая:

— Прости.

Теряя сознание, равнодушно отметил, что, возможно, умираю. Передозировка барбитуратами работала отменно. Не нужно быть врачом, чтобы почувствовать ее. Крик Солнцевой и лай ее собаки донесся до меня сквозь плотную вату. Я задыхался, мое сердце перестало справляться. Оно не выдержало нагрузок, дав сбой в работе.

Интересно, а в аду меня будут ждать?