Тайный дневник Исабель - Карла Монтеро Манглано Страница 16

— Это и в самом деле удивительная легенда… Вы, дорогая моя, прямо-таки ходячая энциклопедия.

Я улыбнулась Алоису. Он тоже мне улыбнулся, и при этом на его лице еще четче обозначились многочисленные морщинки, и без того уже очень хорошо заметные на загоревшей под бразильским солнцем коже. Должна признать, что твой дядя, герцог Алоис, все еще был, несмотря на свой возраст, весьма привлекательным мужчиной. Меня очаровывало его лицо с бронзовым загаром (результат долгого пребывания на открытом воздухе на плантациях какао), который подчеркивали серебристые на висках волосы и черные — тонкие и ухоженные — усы. Однако больше всего меня восхищали его огромные зеленые глаза, которые выглядели потрясающе выразительными из-за тоненьких морщинок в уголках глаз. Мне было нетрудно догадаться, что его внешность — конечно же, вкупе с его немалым состоянием — превращала герцога в одного из самых привлекательных для женщин холостяков, однако он, как тебе известно, отнюдь не горел желанием жениться.

— Знаете, — продолжил он, — я в последнее время все размышляю по поводу той гимнастики, которой вы занимались… Йо…

— Йоги? — подсказала я.

— Да. Мне хотелось бы научиться этим упражнениям. Как думаете, у меня получится?

— При помощи хорошего учителя йогу может освоить кто угодно. Я, правда, быть хорошим учителем вряд ли смогу, — добавила я, предвосхищая возможную просьбу обучить его хотя бы базовым элементам.

Я — на несколько секунд — сделала вид, что размышляю над его просьбой. Я, конечно же, отнюдь не была гуру, но, безусловно, кое-чему его научить могла.

— Ну, хорошо, я, наверное, смогу помочь вам освоить те основные асаны, которые мне известны.

— Асаны?

— Позы, используемые в йоге, — пояснила я, с трудом пытаясь подавить возникшее у меня желание держаться высокомерно.

Я с большим удовольствием продемонстрировала бы свои умения. Да, я, считавшаяся здесь малограмотной и никчемной «деревенщиной», оказывается, способна обучить кое-чему одного из представителей окружавшего твою матушку великосветского общества.

В выразительных глазах герцога Алоиса появилось выражение снисходительности.

— А еще вот что, — продолжила я заговорщическим тоном. — Нам нужно быть осторожными. Если кто-нибудь узнает, что барышня из приличного общества занимается подобными упражнениями, он, возможно, придет в негодование. Я не хотела бы расстраивать тетушку Алехандру.

— Да, да, конечно, я это понимаю. Это будет нашей маленькой тайной, — согласился Алоис, подмигивая мне.

* * *

Признаюсь тебе, брат… Брат… Насколько я помню, я никогда раньше не называл тебя братом. Мы с тобой волею судьбы появились на белый свет от одних и тех же родителей, но, тем не менее, я никогда не чувствовал, что ты — мой брат. У нас с тобой не было ничего общего… А когда это общее появилось, закончилось все. Любопытно, что только с того момента я стал считать тебя своим братом — как будто я наконец-то осознал, что у меня есть брат и что этот брат — ты.

Итак, я признаюсь тебе, брат, что, хотя со стороны все, наверное, выглядело совсем иначе, я был в душе гораздо менее семейным человеком, чем ты. Брунштрих никогда не символизировал для меня ни тепло домашнего очага, ни семейное радушие, ни гордость за свое происхождение. Пребывание в Брунштрихе было для меня — не больше и не меньше — бременем, накладываемым на меня моей любовью к нашей матери — единственной до недавнего времени по-настоящему искренней моей любовью.

Возможно, именно поэтому все в Брунштрихе казалось мне наигранным и фальшивым — как будто там вызрел заговор, направленный против меня. И в самом деле, своего рода заговор ощущался в той загадочной ловкости, с какой наша матушка добилась, чтобы все стали приходить на завтрак в одно и то же время и в результате собрались все вместе. В Брунштрихе ведь раньше никогда не существовало никаких распорядков дня, и, конечно же, там никто не вставал на рассвете по сигналу трубы. Тебе известно, что мама очень гостеприимная хозяйка и позволяла гостям завтракать прямо в своих спальнях. Почему же тогда почти никто не пользовался такой возможностью и все приходили на завтрак примерно в одно и то же время — плюс-минус пять минут, — чтобы выпить кофе или сок и полакомиться булочками, сосисками, вареными яйцами и другой подаваемой на завтрак вкуснятиной, сидя за одним столом?

Меня удивляло подобное стремление собираться всем вместе за завтраком, потому что я по утрам частенько чувствовал себя подавленным и не очень-то расположенным к досужим разговорам, и я отдал бы что угодно за то, чтобы иметь возможность завтракать в одиночестве в своей комнате. Однако если бы я поступал так, я расстроил бы нашу матушку и вызвал бы неудовольствие у тех, кто, если разобраться, были не только ее, но и моими гостями.

В общем, я, пытаясь развеять свое мрачное настроение чашкой крепкого кофе, с удивлением наблюдал за тем, как остальные присутствующие оживленно разговаривают в этот ранний час и даже вполне в состоянии поддерживать непрерывную беседу часами. По части словоохотливости среди них всех выделялась наша матушка, обладавшая даром, который иногда можно было счесть проклятием, — ибо она почти никогда не смолкала. В тот конкретный момент она рассказывала графине Неванович об испытанном ею потрясении, когда она узнала, что некий малоизвестный писатель с философскими наклонностями, которого в предыдущий год она приглашала приехать погостить на Рождество (потому что, хотя его произведения и были ужасно нудными, он, по ее словам, был очень эффектным мужчиной благодаря своему высокому росту и славянским чертам лица), женился на девушке из состоятельной буржуазной семьи и, перестав обогащать своими творениями никудышную литературу, занялся обучением не отличающихся изысканным воспитанием нуворишей тому, как следует вести себя в приличном обществе.

— А ведь этот Димитрий был творческой личностью, полной революционных идей! — воскликнула она одновременно и негодующе и восторженно.

Рядом с нашей матушкой сидела она… Она то ли интриговала, то ли кокетничала — невозможно было определить, что конкретно она в данный момент делала, — с дядей Алоисом, богатеньким холостяком. Было очевидно, что если бы кто-то когда-нибудь засомневался в том, что мы с тобой и в самом деле дети одной и той же матери и одного и того же отца, или если бы кто-то когда-нибудь стал бы думать, что тебя усыновили, забрав из какой-нибудь цыганской семьи, мне достаточно было бы вспомнить о дяде Алоисе, чтобы отвергнуть оба эти предположения. Вы ведь очень-очень друг на друга похожи — не только внешностью, но и манерой вести себя, особенно с женщинами. Вы оба ни о чем не переживали, пользовались успехом у прекрасного пола, слыли соблазнителями и ловеласами. И если бы судьба не распорядилась так, что ты, в отличие от дяди Алоиса, должен был обеспечить продолжение рода правителей маленького Великого Герцогства Брунштрихского, я готов был бы поспорить, что ты, как и Алоис, тоже стал бы «золотым» холостяком… Она, казалось, угодила в сети, которые расставил для нее своими любезностями герцог.