Тайный дневник Исабель - Карла Монтеро Манглано Страница 15

Второе действо, как поведал мне в своем специфическом стиле лорд Виндфилд, разворачивалось уже после наступления Рождества. Суть его заключалось в том, что Брунштрих на короткое время превращался в своего рода пристанище для представителей европейской аристократии и преуспевающей буржуазии, одного-двух модных интеллектуалов и, конечно же, нескольких весьма любопытных персонажей, считавшихся асоциальными типами только потому, что они были не такими, как все. Каждый год вы, образно выражаясь, звали к своему столу то какую-нибудь суфражистку [22], которую уже несколько раз сажали в тюрьму за нарушение общественного порядка, то эмигранта, нажившегося на какой-то сумасбродной коммерции, то изобретателя каких-то никому не нужных штуковин, то необычайно красноречивого болтуна, отточившего свое мастерство в уголке ораторов в лондонском Гайд-парке, то даже их всех вместе — просто потому, что они вас забавляли. А еще мне казалось, что вы приглашали этих людей к себе, чтобы над ними слегка поиздеваться.

Первые дни моего пребывания в Брунштрихе стали для меня периодом ускоренной адаптации к новой жизни. Эта группа «самых близких» должна была послужить для меня своего рода учебным лагерем для выработки манеры поведения в обществе, ибо все они, по-видимому, понимали, что, прожив предыдущие годы своей жизни в родительском доме в захолустном андалусийском городишке, я, конечно же, была немного «неотесанной». Поэтому мне приходилось работать над различными фундаментальными аспектами: например, вырабатывать у себя умение поддерживать разговор, почти ничего не говоря; пользоваться во время праздничных мероприятий столами самообслуживания, одной рукой держа тарелку, другой приоткрывая крышки стоящих на этих столах блюд, никогда не выглядеть усталой и всегда иметь про запас парочку остроумных высказываний. Все свободное время я посвящала изучению немецкого языка — конечно же, при помощи преподавателя, прогулкам, нередко в компании с Ричардом, или чтению книг в библиотеке, где я почти каждый день на кого-нибудь наталкивалась. В общем, я никогда не оставалась в замке Брунштрих в одиночестве. Я никогда не оставалась там в одиночестве, если не считать те чудесные полтора часа сразу же после рассвета, в течение которых мне удавалось уединяться в просторной оранжерее, чтобы сделать утреннюю гимнастику.

Однако не удалось мне вдоволь понаслаждаться этим — столь желанным для меня — одиночеством, как его стал нарушать герцог Алоис, который решил уединяться в том же самом месте, чтобы почитать утренние газеты.

— А что это за гимнастика? — полюбопытствовал он сразу же в тот день, когда впервые нарушил мое уединение.

— Йога. Это трудно объяснить… Это, скажем так, дисциплина, которая помогает контролировать рассудок и упражнять тело. Мой отец научился упражнениям йоги во время своих поездок в Индию и почему-то решил научить этому и меня. Йога очень хорошо помогает поддерживать в хорошей форме мышцы и суставы.

— Йога? Никогда о ней ничего не слышал… — признался Алоис, и в его глазах вспыхнул огонек любопытства.

Я очень скоро осознала, что накрытый для завтрака стол — это такое место, где изо дня в день можно быть свидетелем медленного увеличения того избранного общества, которое будет находиться в замке в ближайшие дни: если добавился еще один комплект столовых приборов — значит, появится новое лицо.

В то утро ожидалось, что появишься ты, однако этого не произошло. «На нашей родине, — как-то высказалась по данному поводу твоя матушка, родившаяся в той же стране, что и я, — есть такая поговорка: этот человек — как река Гвадиана, которая то появляется, то исчезает. Такой вот и мой сын Лоренс: никогда заранее не знаешь, когда он уедет из Брунштриха, а когда в нем снова появится.

— Красивый кулон у тебя на шее сегодня, Исабель, — сказал герцог Алоис, сидя напротив меня перед блюдом из почек и чашечкой кофе.

— А-а, этот?.. — бросила я с притворным равнодушием человека, который не придает значения тому, чему придают значение другие люди. Затем я нащупала пальцами кулон на своей кофточке и слегка приподняла его. — Это — хатхи, то есть слон. В Индии он является почитаемым и даже священным животным, приносящим процветание и богатство семьям и успех торговле. Это — талисман, символизирующий удачу. Я никогда с ним не расстаюсь, — слегка приврала я напоследок.

— Я что-то подобное слышал. Насколько мне известно, коренные жители Индии даже поклоняются богу в виде слона.

— Его называют Ганеш, он — бог мудрости. Наполовину человек, наполовину слон.

— Но он разве не должен держать свой хобот поднятым вверх?

— Нет. Думаю, что такое представление о том, как должен выглядеть этот бог, сложилось на Западе. В Индии же положение хобота этого слона не имеет никакого значения.

— Вы, похоже, знаете об индуистской культуре очень многое, — сказал герцог Алоис, поднося ко рту вилку с кусочком вымоченной в хересе — и выглядевшей отнюдь не аппетитно — почки.

— По правде говоря, мне очень хотелось бы о ней многое знать, однако мне известно об индуистской культуре лишь то, что рассказывал мне мой отец и что я смогла прочесть в некоторых из его книг. Именно он подарил мне этого хатхи. Скажу честно — индуистская культура вызывает у меня огромный интерес… — я прищурилась и, положив на стол вилку и нож, чтобы можно было жестикулировать руками, стала говорить дальше, пытаясь придать произносимым мною словам побольше драматизма. — Она очень возвышенная, человеколюбивая и разумная по способу мировосприятия… Я считаю, что индуизм, буддизм, синтоизм — не только как религии, но и как культуры и образы жизни — являются во много раз более продуманными и близкими к реальной жизни, чем наши западные религии, — произнесла я, понизив голос и наклонившись к своему собеседнику с видом человека, делающего какое-то важное признание. — Надеюсь, я не шокировала вас этой своей точкой зрения, герцог.

— О, я прошу вас, зовите меня Алоис. Нет, вы меня нисколько не шокировали. По правде говоря, вы меня, наоборот, очень заинтриговали. Хорошо бы нам обсудить данную тему как можно обстоятельнее… Значит, говорите, Ганеш, бог с головой слона… А почему он — наполовину человек и наполовину слон?

— По этому поводу существуют различные легенды, однако, на мой взгляд, самая красивая из них гласит о том, что Ганеш, сын Шивы, верховного бога, и его жены Парвати, родился в то время, когда Шива ушел воевать. Как-то раз Парвати, решив искупаться в своих покоях, поручила Ганешу охранять вход в них. В этот момент вернулся с войны Шива, и он захотел пройти в покои своей супруги. Ганеш еще не был знаком со своим отцом, а тот — со своим сыном, а потому Ганеш с воинственным видом преградил путь Шиве. Шива, рассвирепев, отсек ему голову. Когда до него дошло, что он убил своего собственного сына и что его жена будет по этому поводу горевать, он решил спуститься на землю и взять там голову у первого попавшегося животного, чтобы приделать ее своему сыну. Первым попавшимся ему животным стал слон.