Столп огненный - Кен Фоллетт Страница 31

Карлос Крус стоял спиной к арке, изучая недавно сложенную из кирпичей печь. Он слыхивал о других печах, в которых воздух подавался снизу, а железная руда и известняк засыпались сверху. Никто из них троих – ни мастер, ни раб, ни Барни – не видел ничего подобного своими глазами, однако они решили попробовать построить что-нибудь этакое, в свободное от работы время.

Барни заговорил с Карлосом по-испански:

– Сегодня на реке не нашлось и крупицы руды.

Карлос, все мысли которого явно были о новой печи, поскреб густую черную бороду.

– Нужно понять, как заставить вола раздувать мехи.

Барни нахмурился.

– Не то чтобы я разбирался, но, по-моему, от любого животного будет толк, если у тебя достаточно колес.

Эбрима услышал их разговор.

– Двое мехов, – сказал он. – Одни дуют внутрь, другие наружу.

– Хорошая мысль, – согласился Карлос.

Место для готовки тоже было во дворе, чуть ближе к дому, чем печь, и бабка Карлоса возилась там с котелком.

– Мойте руки, мужчины! – позвала она. – Все готово.

Барни, внучатый племянник, называл эту старушку тетушкой Бетси, хотя вся Севилья знала ее как Элису. Она была милой и добродушной, но красавицей ее не назвал бы никто. На лице сразу бросался в глаза громадный нос крючком. Широким плечам соответствовали крупные ладони и большие ступни. Тетушки исполнилось шестьдесят пять, но и в этом почтенном возрасте она сохранила живость и свойственную более молодым округлость фигуры. Барни припомнилось, как говаривала другая его бабушка, в Кингсбридже: «В молодости моя сестрица Бетси была сущей занозой, вот почему ее отправили в Испанию».

Сейчас было почти невозможно вообразить, чтобы тетушка Бетси творила что-нибудь этакое. Она вела себя весьма осмотрительно и мудро. Так, она предостерегла Барни насчет того, что Херонима Руис тщательно блюдет свои интересы и наверняка выйдет замуж за того, кто окажется намного богаче англичанина.

Бетси воспитывала Карлоса с тех пор, как умерла родами его мать. Отец же Карлоса умер совсем недавно, за несколько дней до приезда Барни. В итоге дом как бы поделили надвое: мужчины обитали с одной стороны арки, а Бетси, владелица дома, занимала другую половину.

Стол накрыли тоже во дворе. Тут было принято есть на открытом воздухе, если только не становилось вдруг слишком уж холодно. Мужчины принялись поглощать яйца с луком и пшеничный хлеб, запивая еду слабым местным вином. Они были сильными мужчинами, занимались тяжелым трудом и потому ели обильно.

Эбрима завтракал вместе со всеми. В богатых семействах рабов обычно к хозяйскому столу не допускали, однако Карлос был мастеровым, зарабатывал на жизнь собственными руками, а Эбрима трудился с ним бок о бок. Впрочем, раб держался скромно, как и подобало, и никто не подумал бы, что он ровня остальным.

Барни продолжал восхищаться технической сметкой Эбримы и его предложением насчет мехов.

– Ты столько знаешь о литье, – сказал он, обращаясь к рабу. – Тебя научил отец Карлоса?

– Нет, мой отец был мастером по железу.

– Ого! – Карлос изумился. – Мне и в голову не приходило, что африканцы плавят железо.

– А как, по-твоему, мы делаем мечи для войн?

– Ну да… И как же ты стал рабом?

– Мы воевали с соседями. Меня взяли в плен. Там, откуда я родом, пленников обыкновенно обращают в рабство. Рабы трудятся на полях победителей. Но мой хозяин умер, а его вдова продала меня работорговцу-арабу… Потом было много всего, но в конце концов я осел в Севилье.

Раньше Барни не расспрашивал Эбриму о его прошлом, и теперь ему стало любопытно. Скучает ли Эбрима по дому или африканцу нравится в Севилье? На вид Эбриме лет сорок; в каком же возрасте он стал рабом? Тоскует ли он по своей семье? Но Эбрима опередил юношу:

– Могу я вас кое о чем спросить, мистер Уиллард?

– Конечно.

– В Англии есть рабы?

– Ну, не совсем…

– Что вы хотите сказать? – уточнил Эбрима, помолчав.

Барни поразмыслил, прежде чем ответить.

– В Кингсбридже, городе, где я родился, живет португальский ювелир по имени Родриго. Он покупает дорогие ткани, кружева и шелк, потом расшивает их жемчугом и делает головные уборы, платки, вуали и прочую дребедень. Женщины без ума от его поделок. Жены богатеев съезжаются к нему со всего запада Англии и скупают все подряд.

– У него есть рабы?

– Когда он приехал в Кингсбридж пять лет назад, при нем был конюх из Марокко по имени Ахмед, отлично ладивший с животными. Вести об этом быстро разошлись, и горожане стали платить Ахмеду, чтобы тот поухаживал за их лошадьми. Вскоре Родриго обо всем узнал и потребовал с конюха деньги, но Ахмед не пожелал подчиниться. Тогда Родриго обратился к суду четвертной сессии ^[21], заявил, что эти деньги его, поскольку Ахмед – его раб. Но судья Тилбери решил так: «Ахмед не нарушал английских законов». Родриго проиграл, Ахмед сохранил деньги. Теперь у него собственный дом, и он процветает, леча лошадей.

– Значит, англичане держат рабов, но если раб уходит, хозяин не может его вернуть?

– Именно так.

Барни заметил, что его история взволновала Эбриму. Быть может, африканцу возмечталось уехать в Англию и обрести свободу?

Тут разговор прервался. Карлос и Эбрима оба внезапно подобрались и уставились на арку в стене.

Барни повернулся в ту же сторону и увидел троих мужчин, вошедших во двор. Первым шагал широкоплечий усатый коротышка в богатом наряде, а по обоим бокам, отставая на шаг-другой, его сопровождали мужчины повыше, судя по неприметной одежде, слуги – пожалуй, телохранители. Барни никогда раньше не встречал никого из этой троицы, но сразу опознал в них угрозу.

Карлос заговорил намеренно ровным тоном:

– Доброе утро, Санчо Санчес.

– Карлос, друг мой! – откликнулся Санчес.

Барни подумал, что ни за какие коврижки не счел бы их друзьями.

Тетушка Бетси встала из-за стола.

– Прошу вас, сеньор Санчес, присаживайтесь. – Слова были радушными, но тон заставлял насторожиться. – Позвольте чем-нибудь вас угостить.

– Спасибо, сеньора Крус, не стоит, – ответил Санчес. – Вот от вина не откажусь.

Он уселся на место тетушки Бетси.

Двое других мужчин остались стоять.

Санчес завел беседу о ценах на руду и олово, и Барни сообразил, что это, должно быть, тоже мастер по металлу. Далее обсудили войну с Францией и охватившую город хворь, то ли падучую, то ли лихорадку, которая не щадила ни бедных, ни богатых. Карлос отвечал односложно, о еде никто и не вспоминал.