Лекарство от долгой жизни. Серия «Невыдуманные истории на ночь» - Ольга Ракитина

Лето 1889 года выдалось на юге России жарким и засушливым. Ни капельки дождя не пролилось с неба с самого начала июня! Иногда на заре, у самого горизонта, показывалось нечаянно заблудившееся облачко, но с восходом солнца и оно исчезало как дым. К полудню донские степи накалялись так, что ни ступить, ни поваляться на мелком песочке у обмелевших водоёмов не представлялось никакой возможности.

Впрочем, Алексею Ивановичу Шумилову жара была только в радость. Уже много лет его жизнь была неразрывно связана с Петербургом. Закончив с золотой медалью Училище правоведения, Шумилов послужил некоторое время в прокуратуре Санкт-петербургского судебного округа. Но он покинул сие учреждение после скандального дела Мариэтты Жюжеван, гувернантки-француженки, обвинённой в отравлении восемнадцатилетнего Николая Прознанского. Алексей Иванович заступился за несправедливо оговорённую женщину, истина восторжествовала, но работу он потерял.

Объективности ради следует заметить, что о коллегах из окружной прокуратуры Шумилов не тосковал. Теперь он работал юрисконсультом по вопросам межевого права в «Обществе взаимного поземельного кредита», организации, занимавшейся кредитованием дворян под залог их поместий. Помимо этой службы, не требовавшей большой занятости, Шумилов вот уже десять лет был чем-то вроде частного сыщика, этаким русским Натом Пинкертоном без лицензии, без разрешения на подобный род деятельности и вообще без каких-либо особых прав. Можно сказать, что не столь часто встречающееся ремесло само нашло Шумилова. Это был как раз тот случай, когда сначала человек работает на репутацию, а затем уже репутация начинает работать на него. Шумилова приглашали для негласных расследований,

когда полиция не могла или не хотела по тем или иным причинам докапываться до истины, или же когда из-за соображений конфиденциальности в полицию обращаться было нежелательно. Адвокаты, знакомые, люди в затруднительном положении, обманутые мужья, недоверчивые отцы и прочие — были клиентами Алексея Ивановича. Он умел делать дело быстро, ловко, он не считался со временем и затратой сил, лишнего не просил, а главное — всегда был честен. Ни разу полученные сведения (а их было немало — тайных, подчас постыдных, чрезвычайно секретных) не употребил он в корыстных для себя целях.

Пару раз недобросовестный работодатель пытался использовать Шумилова для того, чтобы обмануть следственные власти и правосудие. Шумилов проявил редкую твердость, — и даже очень высокий гонорар не смог заставить его принять участие в афере. О его работе быстро пошла слава, особенно после ряда громких судебных процессов, которые без негласных расследований Шумилова прошли бы совсем иначе и наверняка были бы проиграны защитой. С уходом из прокуратуры Алексей не принимал более непосредственного участия в судебных слушаниях, довольствуясь ролью этакого «непубличного человека». Но не было в Петербурге ни одного крупного адвоката, агента Сыскной полиции или работника прокуратуры, который не знал бы фамилию Шумилов.

Летом 1889 года Алексею Ивановичу выпала редкая возможность навестить родных в Ростове-на-Дону. Он вознамерился провести здесь месячный отпуск и вот уже неделю жил в большом деревянном родительском доме, расположившемся в глубине старого сада на самом берегу Дона. Когда-то это была обширная усадьба — с выгоном, лугом, с огородами и даже арбузной бахчой чуть ли не в четверть версты длиною. Теперь же распроданное по частям прадедушкино наследство являло собой лишь остатки былого мощного хозяйства. Да и то сказать: город значительно разросся и поглотил окрестные луга, степи, бахчи и пасеки. Люди зажили по-городскому — с извозчиками, конкой, водопроводом, с ежедневными визитами кухарок на рынки, где всегда можно было купить всё, что пожелаешь, и притом отменного качества. Но сад вокруг родного дома, памятный с детства, в котором Алексей когда-то ловил майских жуков, знал каждое дупло и каждый камень, под которым можно было отыскать притаившуюся лягушку, он воспринимал как старого друга.

По утрам, встав у открытого окна, Алексей срывал горсть спелой, крупной, почти как слива, черешни, что тянула свои ветви прямо в комнату, потом бежал босиком по тенистой тропинке мимо яблоневых и грушевых деревьев, на ходу стягивал с себя тонкую льняную рубаху и с разбегу прыгал в прохладную поутру донскую воду. Эх, это было хорошо! После длительного купания, нанырявшись вволю и чувствуя приятную легкую усталость, он возвращался в дом, где на террасе уже накрывали стол для обильного завтрака. И чего только здесь

не было! Вареники в сметане, омлет, нарезанный крупными ломтями ароматный домашний хлеб с парным молоком, густая простокваша, домашние ветчина и колбасы… И черешня, много черешни — желтая, розовая, красная, темно-бордовая. Ею в эти недели были заполнены все фруктовые вазы, миски, она лежала горкой на хрустальном подносе. Алексей Иванович в первые дни пребывания в родительском доме только ею и питался, да всё никак не мог наесться.

Так замечательно сложилось, что в это же самое время к родителям приехал и старший брат Алексея — Сергей. Разница в возрасте между ними была небольшой, всего полтора года, но внешне

старший брат мало походил на младшего: здоровенный, смуглолицый Сергей на фоне невысокого бледного Алексея казался сущим бандитом. Единственное, что явно роднило братьев — это кривые ноги потомственных кавалеристов, но обладателями таких ног была большая часть населения Дона. Жил Сергей в Туле, там держал конезавод, разводил скаковых лошадей, причем весьма успешно. Начинал с небольшой фермы, но постепенно расширил дело и теперь был уже известным в кругах специалистов коннозаводчиком.

Он холил своих питомцев, как иная мать не холит своих детей. Выписав из-за границы кучу новейшей литературы по коневодству и ветеринарии, Сергей Иванович оснастил свой завод по последнему слову европейской науки: с особым питанием, всевозможными развивающими процедурами, выучкой и массой хитрых секретов, благодаря которым только и можно было вырастить настоящих, породистых лошадей, будущих скаковых чемпионов. Выставки, бега и конкурсы были для Сергея Ивановича самой притягательной темой разговора. Он мог часами обсуждать московские ипподромные новости, достоинства пород и прочие сугубо специальные вопросы, интересные только знатокам, каким Алексей — даром, что казак! — вовсе не являлся. «Дай ему волю — заговорит всякого», — со сдержанной снисходительностью думал о брате Алексей.

Сергей Иванович приехал в Ростов по делам: ему нужно было получить подтверждение о поставке лошадей в Войско Донское. Это позволило бы ему «обскакать соперников» в очень выгодном деле — получении казённого заказа на поставку скаковых лошадей в армию, в части Московского военного округа. Эх, если бы всё сложилось так, как хочется! Это могло бы решающим образом изменить не только жизнь самого Сергея Ивановича, поместив его в один ряд с крупнейшими коннозаводчиками центральной России, но, главное — дать толчок к значительному расширению дела. И поэтому он уже в течение двух недель мотался по городу и окрестностям, с кем-то встречался, кому-то наносил визиты, осматривал хозяйства других донских конезаводчиков, свёл — либо возобновил прежние — знакомства со всеми сколько-нибудь заметными лицами администрации Войска Донского. Возвращался в отцовский дом Сергей только к ночи. Был он обычно предельно утомлён, но с каждым днём делался всё более доволен. «Поди, переоденься к столу, конюшней от тебя пахнет», — шутила, встречая его по вечерам, матушка.