Смертельный выстрел - Томас Майн Рид Страница 23

Пароход медленно прокладывал себе путь вверх по течению, колесо его мерно вращалось, вспенивая красноватую воду. Шипя и танцуя, волны разбегались по поверхности, образуя белый с розоватой каймой кильватерный след. Хелен Армстронг он казался кровавым – такой оборот приняли ее мысли.

На некоторое время она целиком ушла в эти горестные думы, а обернувшись, обнаружила, что осталась одна. Влюбленные ушли в каюту, а быть может, в дамский или в большой салон, чтобы принять участие в развлечениях вечера. Она видела свет, льющийся через решетчатые окна, слышала гул веселых голосов. У нее не было желания участвовать в забавах, хотя многие хотели бы видеть ее там. В салоне Хелен наверняка бы сделалась центром кружка обожателей, внимала галантным речам и искусной лести. Она знала это и отказывалась. Вот ведь странная женщина!

В таком состоянии речи утомляли бы ее, а лесть казалась пресной. Она предпочитала побыть в одиночестве и внимать шуму вращающегося колеса. Неумолчный плеск воды был созвучен ее мятущейся душе.

Опускалась ночь; тьма окутала лес и реку, заключив их в свои черные объятья. Вместе с ней мгла опустилась и на девушку: мысли ее были темнее лесного мрака. Такие минуты часто толкают людей к погибели: воспоминания о прошлом, в свете которых будущее становится невыносимым, взывают положить конец страданиям. Мужчина, которому она отдала свое сердце, свою любовь, первую и единственную, посмеялся над этим даром. Она пожертвовала собой, принесла всю себя и теперь лишилась смысла жить. Причем жертва ее была щедрой: жизнь женщины гордой, благородной и великодушной и, бесспорно, прекрасной.

Но Хелен не представляла себя такой, когда, склонившись над поручнями, невидящим взором смотрела, как колесо парохода взбивает пену за кормой. Девушка испытывала не гордость, но крайнее унижение. Отвергнутая тем, к ногам которого она пала так трепетно, так поспешно и, да, так неосторожно, чтобы испытать удар именно в миг безоговорочной капитуляции, выраженной словами!

Словами, обращенными к Чарльзу Клэнси. Да, это было всего лишь письмо, но письмо недвусмысленное и откровенное. И как поступил он? Не удостоил ее ответа, пусть даже отказа! Только презрительное молчание, которое горше открытой насмешки!

Неудивительно, что грудь ее наполняла печаль, а щеки горели от стыда!

Она могла положить конец и той и другому в одну минуту: для этого требовалось только перешагнуть через невысокие поручни и броситься в красную, быструю реку. Несколько секунд борьбы в бурливых водах – не ради спасения жизни, но с целью расстаться с ней – и все кончено. Грусть, ревность, отверженная любовь – эти горькие страсти – исчезнут и наступит покой. И нужно всего лишь небольшое усилие, один прыжок в пропасть забвения.

В ней крепло намерение его совершить. Прошедшее казалось мрачным, будущее выглядело еще мрачнее, жизнь утратила всякий интерес, смерть потеряла свой ужас. Как ужасно стремление к самоубийству в особе столь юной, столь прекрасной, такой невыразимо милой – способной нравиться другим, но исчерпавшей силы нравиться себе! Об этом даже подумать страшно. А вот Хелен всерьез размышляла над этим.

В нерешительности девушка оперлась о перила. Не жажда жизни заставляла ее колебаться. Даже не страх смерти, пусть и ужасной, ибо она понимала, что случится, перешагни она через эти хлипкие поручни.

Взошла луна, взбираясь в вышину чернильно-синего неба, и ее лучи заливали поверхность реки. По временам пароход, держась глубоководного фарватера, приближался то к одному берегу, то к другому. И тогда идущие от него волны пробуждали кажущиеся неподвижными бревна – то были громадные аллигаторы, которые, будучи так дерзко потревожены, с глухим всплеском ныряли в воду.

Хелен видела и слышала их. От этого ее нервы должны были бы сдать, а тело забиться в трепете. Но ничего подобного. Отчаяние заглушило страх смерти, даже если это означало быть сожранной крокодилом!

И вдруг она почувствовала на плече нежное прикосновение руки, и слуха ее коснулся знакомый голос. Они принадлежали ее сестре.

Выйдя из гостиной, Джесси молча подошла к ней. Она заметила грусть и озабоченность Хелен и поняла причину. Но даже не подозревала, насколько сестра была близка к роковому шагу и не догадывалась о ее намерениях совершить его.

– Сестренка, – сказала она, обняв Хелен. – Зачем ты здесь? Ночь свежа, а воздух болотистых берегов Ред-Ривер, как говорят, наполнен миазмами, причиняющими лихорадку, от которой трясет так, что гребень из волос выпадает. Пойдем, сестра. В салоне собралось приятное общество. Мы собираемся играть в карты. Кажется, в «двадцать одно». Идем же!

Ощутив это прикосновение, Хелен обернулась и задрожала, словно преступница, которому рука шерифа легла на плечо. Джесси не могла не заметить этого странного и сильного волнения. Приписав это известной ей причине, она сказала:

– Будь женщиной, Хелен, настоящей, сильной женщиной. Я знаю, что ты можешь. Не думай больше о нем. Новый мир, новая жизнь открываются перед тобой и передо мной. Вырви Чарльза Клэнси из своего сердца и развей всякое воспоминание, всякую мысль о нем. Повторяю тебе, будь женщиной, будь сама собою. Забудь прошедшее и думай только о будущем, думай о нашем отце!

Последние слова произвели действие, подобное удару электрическим током и одновременно прикосновению целительного бальзама. Они задели чувствительную струну дочерней любви.

И та откликнулась на прикосновение.

– Сестра! – воскликнула Хелен, обвив руками шею Джесси. – Ты спасла меня!