Ниже нуля - Дэвид Кепп Страница 13

И потому, с понедельника по среду, он был трезв как стеклышко, отработав три из четырех смен, и никогда не выпивал раньше шести вечера четверга. Этому процессу он, однако, отдавался полностью, начиная прямо на работе и продолжая все долгие выходные, пока не пытался выйти из глубокого запоя вечером в воскресенье.

Разумеется, самой тяжелой частью являлось утреннее похмелье понедельника, но Гриффин уже настолько привык к нему, что оно стало попросту неотделимо от его жизни.

Кофе, тост, красные глаза – здравствуй, новая неделя.

Родился он в Каунсил-Блафс и шесть лет отработал в «Макдоналдсе» в Салине, где дослужился до старшего менеджера. Неплохая подвернулась работенка, и не только потому, что он мог нанимать и увольнять студентов, как ему вздумается, и курить с ними травку на парковке. Он, прямо скажем, был не самым привлекательным парнем. Толстый как пожарный гидрант, все тело покрыто клочковатыми, разного оттенка волосами, благодаря чему его спина напоминала пол в парикмахерской.

Но его власть давать кому-то первую настоящую работу, а иногда и косяк, неплохо продвинула его в жизни, особенно в случае с юными девицами, когда ему самому еще не стукнуло тридцать. Со временем шестнадцатилетние поумнеют, с Гриффина сойдут последние волосы, и его «солидное брюшко» уступит место «жирному пузу», но, да, в те дни он был настоящим королем.

Зарабатывал двадцать четыре штуки в год, рулил в «Макдаке», посещал тренинги для высшего звена. И цеплял горячих малолеток чуть ли не каждую неделю.

Но кое-какие уроды, мелкие чертовы умники, которые в принципе не нуждались в работе и согласились на нее исключительно потому, что послушались родительских советов насчет Истинной Цены Деньгам, короче, эти ублюдки из окрестных домов – они все испортили.

Когда разразилась катастрофа, они вкалывали в запарке у окошка заказа. Почему Гриффин поставил их в ту смену, он и не понял, наверное, страдал от похмелья и потому позволил двум клоунам трудиться в пятнадцати метрах друг от друга. Сперва все шло нормально, но тут они начали нести какую-то чушь по интеркому. Отдавали приказы на ломаном испанском, включали и выключали громкоговоритель, кричали, что сегодня «день Лотереи» и раздавая бесплатные обеды.

Все это дерьмо их изрядно веселило, поскольку настоящая работа для них ничего не значила и они могли прохлаждаться в Канзасе каждую осень с деньгами Мамочки и Папочки. А единственная причина, по которой «Макдоналдс» мог всплыть в их резюме, состояла в том, чтобы показать, как упорно ты трудился в университете. Вот они, твои официальные обязанности, между прочим, сполна оплачиваемые.

Конечно, такая занятость не могла сравниться с контрактом, когда тебя посылают, скажем, в Гватемалу. Ведь тогда ты получаешь десять тысяч кусков, и заодно тормозишь строительство местной школы, делая на ее фоне сотни гребаных селфи, а потом выкладываешь их в Инстраграм с хештегом «я обеспечиваю благо страны».

И надо же было именно в тот момент оказаться там наблюдателю из регионального отделения. Он записал несмешные проделки придурков, которые бесновались у окошка выдачи. Симпатичный такой негодяй – вкрадчивый, не тот рыжий, неплохой, в общем, парень, что постоянно несет какую-то чушь, но другой, привлекательный ублюдок, который спит с девушкой, которая на Гриффина бы вообще никогда не посмотрела.

И он знал, что менеджер ошивается поблизости. Но сначала он все зафиксировал, после чего, мерзко ухмыляясь, постучал в кабинет Гриффина: «О, привет, здесь у вас случайно оказался тайный агент».

Потому его сразу понизили до гриля, и он уволился, даже не закончив с картошкой фри. Несколько недель спустя он получил место на складах Атчисона, и когда менеджер переехал в Ливуд (он собирался жениться), Гриффин стал зарабатывать четырнадцать долларов в час, что и с одной неделей отпуска (которую он никогда не брал) давало тридцать четыре тысячи в год и три дня в неделю, когда можно напиться в стельку.

Он быстро понял, как поднять еще десятку наличными, принимая на временное хранение «Самсунги» и прочую технику в ненадлежащем состоянии. Его предшественник сообщил ему о работенке на стороне, что Гриффин посчитал обычной привилегией менеджеров в данном бизнесе.

Притащи весь хлам сюда, пусть, кто хочет, его забирает, долю берешь себе. Риск нулевой. Короче, устроился он неплохо, хотя и не так хорошо, как мог бы. Он ведь был способен сделать карьеру в настоящем менеджменте. Сидеть за столом и позволять толпе уродов и деревенщин решать их бесполезные задачи – это совсем не то, что руководить нескончаемым потоком ищущих подработку малолетних шлюх. Но бери, что дают. Атчисон в любом случае оказался далеко не худшим вариантом.

Несмотря на произошедшее, единственное, о чем по-настоящему жалел Гриффин, заключалось в том, что он не убедил никого звать себя Грифф. Или Джи-Дог. Ну, или просто, черт возьми, по имени.

Он всего лишь хотел крутого прозвища, но оставался просто Гриффином.

Кекс буквально приземлился за стойку. Он слышал и одновременно не слышал сигнал: бывает такое, ну, вы понимаете. В первые полчаса мозг его еще отмечал звук где-то на периферии сознания, но затем его заглушили другие, более важные вещи.

Сначала следовало проверить мониторы, которых была целая дюжина, и убедиться, что все чисто, безлюдно и, как всегда, уныло. Сделано. Быстрый взгляд на восточный вход, чтобы увидеть, что Она уже на рабочем месте (да, так и есть) и подумать секунду, есть ли уважительная причина подойти к ней (увы, таковой не нашлось). А еще в помещении чем-то воняло. Гриффин не фанател от уборки, и пластиковое ведро было до половины заполнено обертками и ошметками из «Сабвэй», включая здоровый кусок недоеденного тунца на пшеничном сандвиче, который и издавал мерзкий запах. Понятно, почему стойка пропахла жратвой. Кто-то должен выбросить мусор – двенадцать часов в компании с вонючим тунцом удовольствие не из приятных.

Ну и наконец, уже появился клиент, миссис Руни, входящая через стеклянные двери, измотанная, уставшая и нервная.

– Эй, как дела, вы в порядке?

– Мне нужно попасть в SB-211.

Кекса не так-то легко было смутить.

– Снаружи, я слышал, просто пекло. Как в Африке. Странно для марта, но мы скоро перестанем этому удивляться, верно я говорю?

– Мне нужно попасть туда быстро, прямо сейчас.

В отделе SB-211 у Мэри Руни было двадцать семь архивных шкафов, набитых школьными отчетами ее детей и внуков, открытками ко дню рождения, Дню матери, Дню отца, Рождеству и всякими случайными записками, выражающими всепоглощающую любовь (или слепую ярость) – в зависимости от степени близости к пубертатному возрасту во время написания. Еще она хранила там сорок две кофейные кружки и карандашницы, сделанные на уроках гончарного мастерства в период между девяносто пятым и две тысячи восьмым годами, когда артрит ее совсем доконал и ходить ей стало трудно. Все это вдобавок к семи нейлоновым вещевым мешкам, где хранились газеты с новостями о самых важных событиях мировой истории, описывающими, например, церемонию открытия Олимпийских игр в Лос-Анджелесе в восемьдесят четвертом, и виниловый пенал со спасателями Малибу, где лежали шесть с половиной тысяч долларов наличными на случай, если банки В Самом Деле рухнут. Кроме них там валялись четыре запечатанные коробки (что в них упрятано, не помнила и она сама), гора старой одежды – оценить ее можно было только взвесив (сто сорок килограммов) – и электрический кофейник семьдесят девятого года, венчавший гору остального хлама.