История Японии - Эльдар Дейноров Страница 39

Статья XIV осуждает зависть.

Статья XV подтверждает статью I: «Отвернуться от личного и повернуться к государственному есть [истинный] путь вассалов….Взаимное согласие высших и низших есть дух и данной статьи».

Статья XVI — инструкция о сезонах общественных работ. («Привлекать народ [к выполнению трудовой повинности] в соответствующее время года есть древнее хорошее правило; поэтому народ должно использовать в зимние месяцы, когда [у него] свободное время. С весны до осени, в сезон обработки полей и шелковицы, народ трогать нельзя. Если не обрабатывать полей, то чем же питаться? Если не обрабатывать шелковицу, то во что же одеваться?»)

Статья XVII предписывает чиновникам советоваться между собой по важным вопросам. («Если же рассматривать важные дела единолично, то допустимы сомнения в наличии ошибки; а при согласовании со всеми [ваши] суждения могут получить надежное обоснование»).

Как видим, и в те времена в Японии было принято коллегиально решать наиболее серьезные проблемы. Но это ни в коем случае не парламентская демократия.

Иными словами, закон Сётоку Тайси закрепляет централизацию власти в стране, за что уже более полувека боролся клан Сога.

Конечно, это не конституция, даже не те дворянские «кондиции», за которые шла столь кровавая борьба в России в эпоху Анны Иоанновны. Но по сравнению с тем, что оставили предыдущие правления (хотя бы тот же Бурэцу), семнадцать коротких статей выглядят просто революционно. Закон Умаядо (Сётоку Тайси) — моральные предписания для высшего класса общества. Первое, на что он делает акцент — это нормы этики, причем вполне понятные в любом обществе. Стиль законодательства регента Умаядо порой очень близок к Книге Притчей царя Соломона. Это, конечно, не означает какого-то влияния, но подчеркивает: мысль человеческая развивается, в основном, одинаково.

Новые идеалы, как ни странно, помогли не погибнуть и японскому язычеству — синтоизму. К тому времени он уже находился на пути, на который неизбежно скатываются языческие религиозные системы, даже столь развитые, как в Римской Империи. Это путь упадка.

Развитой этики в тогдашнем синтоизме не было, зато суеверий оказалось более чем достаточно. Жертвы богам становились понемногу платой жрецам и чиновникам. Очищение подменялось наказанием.

Примерно со столь же потребительским интересом отнеслись поначалу и к буддизму. К примеру, император Ёмэй решил стать буддистом, лишь когда тяжело заболел. Да и знаменитый Сога Умако обратился к Будде, рассчитывая на излечение.

Но буддийская этика постепенно нашла себе дорогу к сердцам японцев. Со временем механическое чтение сутр сменилось пониманием их основы.

И синтоизму, чтобы выжить, пришлось «догонять» конкурента. Мало того, со временем обе религии стали опорами друг для друга.

Конечно, можно посчитать семнадцать статей регента Умаядо всего лишь благочестивыми рассуждениями. Но до той поры, вероятно, не было практически ничего: ни продуманной системы правления, ни инструкций для государственных чиновников.

Регент не ограничился лишь этим законодательным уложением. Его стараниями был введен и табель о рангах, сменивший наследственную систему назначений.

Так что это буддийско-конфуцианское законодательство можно считать огромным прогрессом для Японии. Впервые прописаны права и обязанности вышестоящих и нижестоящих и по отношению друг к другу, и по отношению к государству (императору).

Главной для Сётоку Тайси стала не обрядовая, а морально-философская сторона буддизма. В этом он тоже был практически первым в стране. Но и национальная религия (сам термин «синто» появился незадолго до этого, при императоре Ёмэе) не отбрасывалась. Регенту приписывается известный афоризм: «Буддизм — ветви на дереве синто, а конфуцианство — листва на этих ветвях».

Император отныне представляет все кланы, это «государь всех японцев». Теперь автономность наиболее знатных родов сильно урезалась. Правитель становился верховным арбитром в межклановых спорах (в том числе — по делам, связанным с наследованием).

Но все это основано и на японских традициях. Императорская династия держалась, скорее всего, не потому, что была наиболее сильной. Просто узурпация власти каким-либо кланом противоречила бы интересам прочих. Поэтому было гораздо удобнее контролировать царствующую семью (и не забывать связывать свой клан узами родства с императорским домом). Так поступали Cora, так продолжалось и после них.

Каким влиянием пользовался принц Умаядо как ревностный буддист и ученый, говорят и упоминания в хрониках: «Государыня попросила престолонаследника прочесть лекцию о сутре “Сёмангё”…» и т.д. К сожалению, ему так и не довелось занять высший пост в стране.

Хроники, говоря об этом периоде, часто перемежаются благочестивыми историями. А то и намекают на слабость прежних богов в сравнении с мощью буддизма.

«В этом году [618 г.] Капапэ-но Оми отправили в провинцию Аги, чтобы он построил там корабль. Добравшись до гор, он стал искать корабельное дерево. Обнаружив хорошее дерево, велел рубить его. В это время появился человек, который сказал так: «Это дерево [бога] Грома. Рубить его нельзя». Капапэ-но Оми сказал: «Хоть он и бог Грома, но как можно ослушаться повеления государя?» Совершив множество приношений-митэгура, послал людей рубить дерево. Тогда разразился ливень, загремел гром, засверкали молнии. Капапэ-но Оми обнажил меч и сказал так: «Бог Грома! Не покушайся на жизнь людей! Меть в меня». И стал ждать, глядя вверх. Больше десяти раз прогремел гром, но ущерба Капапэ-но Оми не причинил. Затем обернулся маленькой рыбкой, зажатой меж ветвей дерева. [Капапэ-но Оми] взял рыбку и сжег ее. После этого корабль был построен».

В правление государя Дзёмэя, внука императора Бидацу, произошло очередное восстание «северных варваров» (айнов). Оно случилось в 637 г. Мятежу предшествовало дурное предзнаменование — солнечное затмение.

Полководец Камитукэ-но-Кими Катана был отряжен, чтобы разбить восставших, но получилось ровно наоборот: восставшие разбили его. Пришлось бежать и укрыться в окруженной противником крепости. Как говорят хроники, воины предпочли разбежаться, а крепость опустела. Сам полководец думал, не совершить ли «быстрый отход на заранее подготовленные позиции». Но его супруга оказалась более мужественной. Она расплакалась и заявила: «Твои предки переправились через синее море, преодолели десять тысяч ри, чтобы усмирить заморские правительства и передать свою отвагу и мужество будущим поколениям. Если сейчас опозоришь имена предков, будущие поколения будут непременно смеяться над тобой». Она заставила мужа выпить сакэ, а потом взяла его меч, а женщинам, что находились в крепости, велела взяться за луки.

Так что пришлось ее мужу сражаться, хотел он того или нет. Мятежники решили, что войско осталось в крепости, и отступили. Тогда собравшиеся вновь солдаты воспрянули духом и разгромили восставших.

Здесь мы видим ту же самую силу духа, что вошла в поговорку о женщинах Спарты («со щитом — или на щите»). И дальше примеров высокой морали и понимания долга будет становиться все больше. Нравственная проповедь буддизма, возможно, уже сыграла здесь определенную роль.