Праведный палач - Джоэл Харрингтон Страница 16

Если социальная изоляция семьи в Хофе была действительно столь суровой, какой позже ее описывал Франц, то детство его должно было быть одиноким. За младенцами и маленькими детьми в то время почти не присматривали (по крайней мере, по современным западным стандартам), и они могли свободно исследовать открытые колодцы, очаги и множество других опасных мест, которые часто забирали юные жизни. Возможно, эта свобода подарила Францу несколько приятелей, не обладавших предрассудками своих родителей. Мы знаем, что у него была по крайней мере одна старшая сестра, Кунигунда, которая достигла совершеннолетия; возможно, и даже вероятно, что были и другие братья и сестры, которые попали в те ужасные 50 процентов детской смертности в возрасте до 12 лет.

Примерно в то же время, когда Генрих Шмидт женился во второй раз, на Франца легла часть домашних обязанностей, а еще он начал изучать основы чтения, письма и арифметики. В некоторых городах детям палачей разрешалось посещать местную латинскую или немецкую гимназию, но в любом случае на платной основе. Нюрнбергский родственник Франца, Линхардт Липперт, позже с горечью жаловался, что другие родители запретили своим детям садиться рядом с его сыном в школе, а городские власти просто отказались вмешиваться, предложив ему обучать мальчика дома ^[68]. Городские власти Хофа содержали и приходскую (немецкую) школу, и латинскую (основанную учеником сподвижника Лютера Филиппом Меланхтоном), но записи о зачислении не сохранились, поэтому мы можем только предполагать, где Франц выучился читать и писать: в школе, у частного преподавателя или у одного из своих родителей. Его письма в зрелом возрасте, а также весьма элегантная подпись предполагают как минимум обучение немецкому и, возможно, немного латыни. Но пишет он без знаков препинания и использует своеобразный синтаксис и орфографию, не проявляя признаков знакомства с литературным или хотя бы нотариальным стилем. Как и многие полуобразованные ремесленники того времени, Франц Шмидт писал безыскусно, разговорным языком. Он был утилитарным летописцем, который ценил факты и целесообразность, порой даже в угоду ясности.

Подпись Франца на его договоре найма 1584 года. Ее форма исключительно аккуратна для той эпохи, но заметно отличается от почерка нотариуса, который составлял сам документ, что дает основание полагать автограф подлинным

Вероятно, Франц получил религиозное воспитание дома, хотя местный пастор – если он вдруг согласился войти в дом Шмидта – вполне мог наставить мальчика в катехизисе и заложить в нем основы твердой веры. Именно евангелическая, или лютеранская, вера определила самые ранние религиозные чувства мальчика. Город Хоф порвал с католической церковью и вступил в союз с новой лютеранской верой в самом начале Реформации в 1520-х годах. Ко времени рождения Франца, поколение спустя, Хоф уже стал оплотом лютеранства, и практически каждый гражданин придерживался протестантской веры. У взрослого Майстера Франца были твердые религиозные убеждения, и вполне вероятно, что такое серьезное отношение к вере он перенял у родителей или других членов семьи. Многие дети того времени изучали религию дома. Церковные лидеры проповедовали, что каждый семьянин, Hausvater (буквально – «отец дома») несет ответственность перед Богом за то, чтобы его дети получали надлежащее обучение. Как и в большинстве семейств, молодой Франц и его сестра Кунигунда уже в раннем возрасте осваивали лютеранскую версию основных доктрин христианства и знали как о первородном грехе и божественном прощении, так и о важности человеческих поступков и необходимости жить благочестиво.

Обучение Франца ремеслу палача, вероятно, началось в возрасте примерно 12 лет. Каким бы ни было участие Генриха Шмидта в жизни его сына до этого момента, отныне он стал самым важным образцом для подражания как в личностном, так и в профессиональном плане. Обучение почтенным профессиям, ткачеству или плотничеству, обычно включало официальный контракт на стажировку от двух до четырех лет у признанного мастера, который получал значительную ежегодную плату от семьи молодого человека. Сыновья некоторых палачей поступали на работу к родственникам или другому мастеру-палачу на тех же условиях. Но таких мастеров было относительно немного, поэтому большинство сыновей оставались дома и с юности учились ремеслу под руководством своих отцов ^[69]. Сыну палача, такому как Франц, было запрещено обучаться любому другому ремеслу, он не мог получить университетское образование или быть рукоположен в сан священника – все эти глубоко укоренившиеся запреты будут в силе еще два столетия спустя. Но ничто не могло помешать ему лелеять мечты о другой жизни для себя или своих детей.

Чему научился подросток Франц у своего отца? Прежде всего, он сформировал свое фундаментальное представление о том, что значит быть мужчиной. Маскулинность раннего Нового времени была замешена на понятии чести, как личной, так и коллективной. С малых лет Генрих внушил Францу, что ненавистный маркграф лишил их всего самого ценного: почтенной профессии, права на гражданство, компании друзей и самогó доброго имени. Детали, которые 70-летний Майстер Франц включил в собственный, намного более поздний рассказ – полные имена его покойного деда и дяди (в эпоху, когда большинство людей не знали своих бабушек и дедушек), роковая встреча с охотником на оленей и собакой, точные слова маркграфа его отцу, количество предполагаемых убийц и прочие – все они являются отличительной чертой часто повторяемой семейной истории. Большинство людей раннего Нового времени были озабочены нападками на их честь; понятно, что и Шмидты болезненно воспринимали это, в том числе из-за ежедневных напоминаний об их позоре. Собственное понимание Францем личной чести будет развиваться в течение всей его жизни, но, как и отец, он крепко держался за чувство жгучей обиды, полыхавшее в нем, за идею вселенской несправедливости, причиненной его семье. В самом деле, даже возникает вопрос: было ли простым совпадением, что Генрих и Франц служили в Бамберге и Нюрнберге, городах, некогда вражеских для ненавистного им Альбрехта Алкивиада?

Единственное, в чем мы точно можем быть уверены, что Генрих Шмидт передал своему сыну знание, касающееся практической стороны жизни мужчины, – ремесла. Искусство палача по сути состояло из нескольких отдельных навыков. Непременной его составляющей была техническая компетентность: от эффективного применения пыток и различных телесных наказаний (выдавливания глаз, отрубания пальцев, порки розгами и прочих) до нескольких методов казни. Однако на первых порах Франц выполнял подсобные работы, поручаемые любому ученику: чистил меч и ухаживал за пыточным оборудованием своего отца, собирал и подготавливал приспособления для публичных казней (кандалы, веревки, дрова), приносил еду и питье отцу и его помощникам и, возможно, даже помогал убирать тела и головы обезглавленных преступников.

Когда Франц подрос и возмужал, то стал помогать удерживать заключенных во время допроса или казни и начал сопровождать отца на выездных казнях в сельской местности по всей Франконии. Слушая опытного Майстера Генриха и наблюдая за ним, Франц узнавал, как поставить двойную лестницу для повешения и одновременно надеть на сопротивляющуюся жертву цепи и веревку. Он помогал строить временные деревянные платформы на берегах рек, используемые для утопления, и наблюдал за тем, как ускорить это неминуемо тяжелое и часто продолжительное мучение. Но самое главное, чему учил сына Генрих Шмидт, – то, как применять различные инструменты пыток, имеющиеся в его распоряжении для «болезненного допроса», и как оценить выносливость допрашиваемого, чтобы избежать преждевременной смерти.