Брестский мир. Ловушка Ленина для кайзеровской Германии - Ярослав Бутаков Страница 15

Как мы уже видели, потери, понесённые Россией в 1914–1915 гг., не были фатальными. Они не позволяли объективно считать войну проигранной. Они не давали достаточных причин для упрёков русскому командованию и всему государственному руководству в её бездарном ведении. Тяготы, переносимые Россией, были не так велики, как у той же Франции и особенно Германии, где с начала войны жизненный уровень населения резко снизился. В России он снижался намного медленнее. Мобилизации тоже меньше затрагивали русский народ, чем народы Западной Европы. В России за всё время войны было призвано в вооружённые силы 15,4 млн. человек ^[51], однако это составляло всего 9,9% населения страны ^[52]. Для сравнения: в Англии было мобилизовано 10,7%, в Италии 15%, в Австро-Венгрии и Франции по 17%, а в Германии 20% всего населения страны! ^[53]

Однако, как мы тоже отметили, Россия никогда прежде не несла таких потерь за столь короткое время и ей не приходилось прилагать таких усилий для борьбы с врагом. А победа всё не приходила. Русским людям, поколение за поколением воспитанным в понятиях непобедимости своей Империи, было извинительно видеть во всём этом результат деятельности каких-то скрытых враждебных сил. У них просто не укладывался в голове тот простой факт, что Русская держава на поверку оказалась не так сильна, как привыкли считать! Естественно было искать во всём этом происки шпионов, благо людей с немецкими фамилиями в России было немало. «С помощью услужливой печати, которой всюду мерещились переодетые прусские ротмистры, серьёзное и всенародное дело защиты России превращалось в уголовный роман» ^[54].

Ни одна страна, воевавшая в Первой мировой войне, не избежала болезненных приступов шпиономании. Вражеских агентов искали и находили повсюду, особенно там, где их не было (знаменитая Мата Хари, как теперь склонны считать, вряд ли сознательно работала на германскую разведку). Но, пожалуй, только в России того периода «охота на ведьм» сыграла такую огромную и зловещую политическую роль.

Наряду с этим даже у лиц, лояльных к власти, росли сомнения в дееспособности государственного строя Российской империи. По аналогии с действиями командного состава на поле боя, мы вправе заключить, что правительственный аппарат России справлялся с трудностями военного времени ничуть не хуже, чем его коллеги в западноевропейских странах. С поправкой, вероятно, на инфраструктурное отставание России, которое, однако, нельзя было ликвидировать в одночасье. Но более низкая эффективность русской государственной машины ставилась обществом в вину не её низкой технической вооружённости, а её устройству.

Это, как и желание видеть во всех неудачах результат тайных вражеских козней, было заведомо неверно, зато удобно. Вместо необходимости трудиться по принципу «Всё для фронта, всё для победы!», как это было потом в Великую Отечественную войну, обществом нагнеталась иллюзия лёгкого, политического решения тяжёлых проблем, объективно стоявших перед Россией.

Раскрутка грандиозного шпионского скандала началась с дела жандармского полковника Сергея Мясоедова. Вина его не была доказана, но Верховный главнокомандующий великий князь приказал военному суду повесить Мясоедова независимо от наличия улик. Однако Молох общественного мнения не был этим удовлетворён. Всем казалось, что такое ничтожное лицо, как полковник, не могло быть центром всей изменнической деятельности. Так потянулась новая ниточка расследований, довольно быстро приведшая к отставке и аресту генерала от кавалерии Владимира Сухомлинова, военного министра.

Дело Сухомлинова сильно дискредитировало русскую власть, тем более что обвинение в измене было шито белыми нитками. «Ну и храброе же у вас правительство, раз оно решается во время войны судить за измену военного министра!» ^[55], — изумлённо заявил летом 1916 г. британский министр иностранных дел Эдуард Грей руководителю русской парламентской делегации Л.Д. Протопопову Николай II, выдав своего министра на заклание, не спас, однако, себя от участи Карла I Стюарта, но Сухомлинов оказался счастливее Страффорда ^[56].

Судили бывшего военного министра уже после Февральской революции. «Либеральный и демократичный» режим Временного правительства попрал в этом процессе все нормы права и законности. Никаких фактов, уличающих Сухомлинова в связях с врагом, обнаружено не было. Тогда суд приговорил царского министра «за служебную халатность»… к пожизненной каторге! Ни одна статья Уголовного уложения не предусматривала такого сурового наказания за такое преступление. Большевики, придя к власти, помиловали пожилого больного генерала и дали ему возможность выехать за границу.

Любопытный материал для суждения о психологии русской элиты даёт недавно опубликованный дневник консервативного публициста Льва Тихомирова ^[57]. Автор дневника, как показывают записи, имел доступ к некоторым тайнам текущей политики, например, к эксклюзивной информации о ходе секретных переговоров с Англией и Францией по вопросу о Проливах. Тем более примечательно, что Тихомиров постоянно на протяжении 1915–1916 гг. демонстрирует уверенность в неблагоприятном исходе войны для России, ссылаясь на господствующие мнения в элитных кругах русского общества. Причём всю вину за этот исход он заведомо возлагает на государственное руководство.

Общее настроение, которым пронизаны записи публициста, — паническое, но исполненное обвинительного пафоса по отношению к власть предержащим. Это записки не мыслителя, искушённого в тайнах государственной политики, а испуганного, выбитого из колеи обывателя. Хотя временами его опасения смотрятся мрачными пророчествами, как у Дурново, правомерен вопрос: быть может, «старый мир» не в последнюю очередь рухнул потому, что его сторонники заранее пали духом перед трудностями и сочли своё дело проигранным?… Подчёркиваю, что речь идёт не об оппозиционере, а об идеологе русской монархии, об образованном человеке, лояльном к власти. Чего можно было ждать в той обстановке от людей необразованных, или, ещё хуже, от образованных оппозиционеров?