Брестский мир. Ловушка Ленина для кайзеровской Германии - Ярослав Бутаков

И пошёл добровольцем на фронт.

«В грозный час испытаний да будут забыты внутренние распри. Да укрепится ещё теснее единение Царя с Его народом и да отразит Россия, поднявшись как один человек, дерзкий натиск врага», — набатом разносились по стране слова царского манифеста от 20 июля 1914 г. ^[1], на следующий день после объявления Германией войны России.

Ведь никогда прежде, даже в приснопамятный год нашествия Наполеона, столь грозная и необоримая сила не надвигалась на Россию с Запада.

Призывные пункты в городах осаждались студентами и лицами интеллигентных профессий, имевшими бронь от службы в армии. Чиновники Военного министерства Российской империи изумлялись: явка призывников превысила запланированную на 15%! ^[2] Дело в том, что, учитывая широко разлитые антиправительственные настроения в обществе, оборонное ведомство в своих расчётах исходило из ожидания большого некомплекта при проведении мобилизации.

Патриотические настроения даже перехлестнули через край. Толпы возбуждённых подданных русского царя разгромили посольство Германии в Петербурге. Справедливости ради нужно отметить, что это произошло уже после отъезда германского посла и только после того, как культурные бюргеры едва не растерзали уезжающего русского посла на улицах Берлина. Сам Петербург из-за его «немецкого» названия был переименован на русский лад в Петроград.

На время проведения мобилизации был объявлен «сухой закон»: христолюбивому воинству подобало идти на поле брани с трезвыми помыслами и с молитвой в сердце…

Почему же спустя три года те же самые воины, всё это время изумлявшие мир своими героическими подвигами, стали массами дезертировать с фронта? «Штык в землю!», «До нас, тамбовских (курских, рязанских), немец не дойдёт!» — такие настроения стали преобладать у тех, кто совсем недавно был готов отдать свою жизнь за православную веру, царя и Отечество. Правда, царя не стало, вера поколебалась, но как быть с Отечеством, которое, как известно, не выбирают?..

Произошедшая с русским народом внешняя метаморфоза настолько поразила современников, что многие из них отказывались признавать в этом народе свою плоть от плоти и кровь от крови. «Какие мерзкие даже и по цвету лица, жёлтые и мышиные волосы! …Сколько лиц бледных, скуластых, с разительно асимметричными чертами среди этих красноармейцев и вообще среди русского простонародья — сколько их, этих атавистических особей», — таким виделся народ в эти «окаянные дни» писателю Ивану Бунину. Народ платил таким, как он, той же монетой, время от времени воплощая призывы «вспарывать животы буржуям» в конкретные действия…

Тем, кто ждёт от автора чего-то вроде саги о гибели святой Руси от рук вражеских наймитов-большевиков, рекомендую закрыть книгу, ибо дальше их ждёт разочарование. Точно так же будут разочарованы и те, кто хотел бы в событиях 1917–1918 гг. видеть одно лишь справедливое восстание угнетённых против многовековой эксплуатации. Была и гибель ценностей, на которых столетиями зиждилась Россия. Было и восстание бедных классов населения — «кто был ничем», хотел «стать всем». Но самое главное в тех событиях — что Россия осталась жить. Что русский народ — главное действующее лицо нашей истории — отстоял и отстроил заново это государство. Это несмотря на то, что опасность, грозившая самому существованию России, была в те годы самой сильной в XX веке. Сильнее даже, чем в 1941–1942 гг.

Понимания этой сути происходившего недостаёт многим пишущим ныне о российской революции. Между тем именно это должно представляться самой главной загадкой — не то, как Россия в 1917–1918 гг. очутилась в пропасти, но то, как она выкарабкалась из неё. И не просто выкарабкалась, но и в течение XX века достигла небывалого прежде развития производительных сил, внутреннего благосостояния и внешнего могущества. Правда, современному читателю все эти эпитеты в отношении России могут казаться издёвкой над её нынешним положением. Но это быль, и лет 25–30 назад мало кто усомнился бы в справедливости вышеприведённой оценки.

Феномен России XX века невозможно понять, не уяснив феномена российской революции во всей его сложности и многообразии.

До сих пор именно революция 1917 г. не позволяет многим, причём по разным основаниям, считать Первую мировую войну Отечественной для России. После 1945 г. мы усвоили, что Отечественная война обязательно должна заканчиваться триумфальным вступлением наших войск в столицу поверженного противника. Но давайте представим на минуту, что в 1812 г. русское воинство, изгнав Наполеона за пределы нашего Отечества, остановилось бы на границе (как и советовал мудрый старец Кутузов), а не погналось за ним дальше по всей Европе. Разве от этого война 1812 года перестала бы быть для нас Отечественной войной?!

Наши казаки ещё напоят своих коней водами Шпрее и Голубого Дуная в 1945 г.! Тогда же, в 1914–1918 гг., этот исторический момент оказался просто отсрочен. А то, что в итоге над рейхстагом взвилось не бело-сине-красное полотнище с двуглавым орлом, а красное знамя с серпом и молотом — не повод посыпать себе голову пеплом даже русскому монархисту, если он прежде всего русский патриот!

Да и верна ли та схема, в которой мы привыкли рассматривать события Первой мировой войны? Брестский мир, который назвали «похабным» сами же подписавшие его большевики, они же расценили как «революционный выход России из империалистической войны». Но так ли это на самом деле? Ведь с подписанием Брестского мира 3 марта 1918 г. война России с внешними врагами не закончилась! Сфера оккупации России войсками Германии и её союзников продолжала расширяться вплоть до осени 1918 г. А зимой 1918/19 г. уже Красная армия шла на Запад, гоня перед собой разложившиеся германские войска! А интервенция в России её бывших союзников по Антанте? Ведь это — тоже логическое продолжение Мировой войны, глобального геополитического противоборства! А война с Пилсудским — ставленником двух кайзеров (германского и австрийского)? Ведь он ставил целью завоевание Польшей Белоруссии и пол-Украины. Разве мы не вправе рассматривать эту войну как часть той же Отечественной? Она закончилась, таким образом, только осенью 1920 г., длившись в общей сложности шесть лет и три месяца.