Тень Аламута - Андрей Басирин Страница 27

Если надо, наобещать им с три короба… Денег, городов, земель. Сестер пообещать вот. Боэмунду — Алиску, она красивая.

А Понсу — Годьерну. Девчонке уже четырнадцать, не ребенок. Оба правителя холостяки, вряд ли откажутся породниться с домом короля Иерусалимского.

Пока Мелисанда мечтала, Гуго съел все яблоки и пирожки. Еще раз подивившись прозорливости румийки (предсказывала, всё знала!), принцесса приказала мальчишке одеться и не трясти своим, пока еще не рыцарственным достоинством. Им предстояло много дел, один разговор с Гранье чего стоит! А откладывать нельзя: скоро старик отправится в инспекцию, и поминай как звали. Тогда уж действительно придется в обозе со шлюхами ехать.

На нижних ступеньках лестницы Мелисанда накинула плащ, достала из корзинки молитвенник. Сейчас надо будет выйти в сад и притвориться, что эти часы она провела в благочестивых размышлениях. Всего-то.

И вот тут Гуго всё испортил. На него накатило романтическое настроение. Мальчишка стал перед принцессой на одно колено и схватил ее за руку:

— Когда я смогу еще раз лицезреть вас, моя госпожа?

От этого «лицезреть» Мелисанду передернуло. Уж лучше лимон целиком сжевать! Нет, понятно: не так давно Иерусалим посетил Дюбуа Среброязычный. Сестры ни одного представления не пропустили. Да и сама Мелисанда… Но надо же различать, где песня, а где жизнь!

— Вставай, дурачок, ты что?! — оторопела девушка. — Еще увидит кто!

— Один поцелуй! Всего один!

Оруженосец вошел в роль. Кем он, интересно, себя мнит? Гавейном? Белым рыцарем? Мальчишка пылко (и, надо признаться, уже довольно умело) поцеловал девушку. И еще раз. И…

— Принцэсса? — Этот голос Мелисанда узнала бы из тысяч других. — Дэточка! Ах, бэсстыднэца!

Сатэ? Как некстати! Оттолкнув Гуго, принцесса махнула плащом, чтобы скрыть его лицо. Мальчишка бросился бежать. Хорошо хоть, капюшон накинул! По рыжим лохмам его всякий признал бы, несмотря на сумерки.

Мелисанда напустила на себя неприступный вид:

— Сатэ! Вы нарушили мое уединение. — Для решительности она покачала в воздухе молитвенником. — И вообще! Как вы смеете шпионить за мной?! Убирайтесь! Немедленно!

— Но, но! Не так быстро, дочь моя, — сильная рука ухватила принцессу за плечо. — Что ж ты гонишь свою старую нянюшку?

Когда на дорожке появилась королева, Мелисанда не успела заметить. Вот только что было пусто, свет факела пробивался сквозь спутанные ветви желтой звездой, и нате вам! Черное платье (словно королева в трауре), волосы распущены — что, девицу невинную из себя корчит? Лицо — сердечком, глаза — смеющиеся луны, а над верхней губой чернеют усики. Алису эти усики приводили в ужас. Бедная девочка каждое утро пытала зеркало: началось или нет? С красотой матери девчонка унаследовала и ее недостатки, с этим приходилось мириться.

— Молитвы, значит, читаешь, — сузила глаза Морафия. Она взяла из онемелых пальцев дочери фолиант, перелистала. — Глаза портишь… Да как же ты в сумерках буквы различаешь, дочь моя?

— Я знаю все молитвы наизусть, матушка, — пролепетала принцесса.

— Да? — брови королевы поползли вверх. — Вот уж не знала, что ты такая набожная. Стой спокойно!

Она наклонилась к принцессе и принялась ее обнюхивать. Нос ее шевелился, словно у гончей. На миг Мелисанде стало страшно. Ей представилось, как мать вцепляется зубами в живот и рвет, выгрызает мышцы и внутренности. Однажды принцессе довелось видеть, как охотничьи псы драли в клочья лису… Страшное зрелище!

— От тебя пахнет кровью, дочь моя.

— Это потому… потому, что у меня время такое.

— И мужчиной.

Мать нахмурилась. Последнего она не могла утверждать наверняка. Гильом де Бюр покинул ее покои совсем недавно, запах его тела преследовал Морафию.

— Любая благочестивая девушка, когда у нее наступают такие дни, сидит дома и занимается рукоделием. Но ты-то у нас не благочестивая. Ты — набожная. С кем была, маленькая шлюха?!

— Я клянусь, мама!..

— Ах, клянешься? — Пальцы Морафии вцепились в ухо. Принцесса взвизгнула, опускаясь на колени. — Ах, ты у нас молитвенник наизусть знаешь! Читай же! Читай! — Морафия ткнула девушке под нос перевернутую книгу. — Ну же?!

Жесткая рука отпустила ухо и вцепилась в волосы. Морафия подняла обмершую девушку к своему лицу. Мелисанда заглянула в круглый, пылающий безумием глаз, и силы покинули ее.

— Ты. Была. С мужчиной, — чеканя каждое слово, произнесла королева. — Кто он?

— Матушка!!

— Ах, стервища! Выродок! Жаль, что я не выгранила плод, когда зачала тебя! Неблагодарная тварь! Кто он?!

— Не скажу!

От пощечины Мелисанда на миг ослепла. В ушах звенело, из носа побежали теплые быстрые капли.

«Меня! — мелькнула яростная мысль. — Будущую королеву! Какая-то безумная старуха!»

— Кто он?! Кто он?! КТО ОН?!! — орала Морафия.

Образ несчастного поваренка, похожего на свареную курицу, вновь посетил Мелисанду. На миг распяленная бело-серая мордочка превратилась в лицо Гуго. Мертвое, измученное смертной болью. Принцессу затошнило.

— Не скажу-у!! — завопила она и вцепилась зубами и руку матери. Вопль, потрясший парк, мог состязаться в громкости с ревом труб Иисуса Навина.

— Мерзавка! — взвыла королева. — Стража! Стража! В башню ее, шлюху!

— Сама шлюха! С де Бюром спишь!

Все планы полетели кувырком. Неведомо откуда выскочили стражники. Поначалу удача была на стороне принцессы — воины деликатничали; они и помыслить не могли, чтобы ударить королевскую дочь. А уж Мелисанда старалась вовсю. Одного она ударила в колено, другого укусила за нос. Драться в блио сложно (примерно как со спутанными ногами), но она сумела, задрав подол, пнуть третьего в пах. Причитая дурным голосом, тот убежал в кусты.

Но праздновать победу было рано: начальник стражи сообразил, что к чему, и ткнул Мелисанду кулаком в ребра. От боли девушка забыла, как дышать. Ее скрутили, связали руки обрывками ее же плаща и утащили в замковые казематы.

Антиохия, благословенная и прекрасная, уплывала в далекую даль.

«Отец! — захлебывалась беззвучным криком девушка. — Отец, прости меня! Я всё равно спасу тебя!»