Хвак - О'Санчес Страница 26

– Гха… Можно. Он словно как бы сытости придает… ну… отварчик сей.

– А-а, ну да, отвар густой. Утро в полную силу занялось – ты куда сейчас путь держишь?

Хваку очень-очень хотелось сказать, что нет у него никакого пути, что он с превеликой радостью разделит путь со Снегом, и что он готов сто лет хворост носить, лошадь купать и чистить, только бы дальше им вместе путешествовать, вновь и вновь беседуя об умных вещах… Он бы тогда… читать выучился и вообще… Но ведь почтенный Снег ясно ему сказал, что он отшельник, стало быть, один хочет остаться…

– Да… это… вон туда пойду!

– Туда? Я ведь тебе говорил вчера про эти «туда». Почему именно по Пригорьям?

– Ну… зернышко в ту сторону улетело.

– Ах, то, о котором ты так невнятно мычал? Твое дело поступки творить, мое – советы давать. Лично я не готов ко всем этим мечевым и прочим убойным забавам, мне мое умиротворенное состояние дороже спрямленного пути, хотя я тоже намеревался на север. Так что – расстаемся. – Снег вздохнул и очень уж глубок был этот вздох… Как знать, быть может он был несколько глубже, чем заявленная им жажда одиночества?

Хвак покорно кивнул и тоже вздохнул во всю жирную грудь: нет, не хочет Снег, чтобы спутник был при нем…

– Я… тогда пойду?

– А котелок помыть? Шучу! Ступай, любезный Хвак, и да хранят тебя боги в грядущем твоем. Не вздумай ночевать в Пригорьях, ни в коем случае!

– Ладно. А… как отличить… ну, что они уже закончились?

– Хм… Во-первых… по постоялым дворам. А до этого – конский навоз на дорогах. Если он лежит не очень свежий – значит, Пригорья уже позади, закончились, потому как в Пригорьях все хоть сколько-нибудь живое не залеживается, включая конские яблоки, пожирается немедленно. Ты впервые туда заходишь?

– Н-не знаю, наверное.

– Жив будешь – научишься отличать, но лучше обойди.

И вдруг заупрямился Хвак мыслями и душой: нет, он прямо! Уж ежели не дано ему счастья бок о бок с Вишенкой, со Снегом, то тогда он пойдет зернышко летучее искать, вот и всё! И никакие стрекозки, и никто ему не советчик!

Хвак низко поклонился Снегу и развернулся, чтобы пойти прочь, один по дороге…

– Погоди.

Хвак, не веря своему счастью развернулся, но… напрасно он надеялся: Снег не передумал и вовсе не предлагает ему остаться в спутниках…

– Дай-ка мне полюбопытствовать на оружие твое?

Хвак безропотно вынул из петли секиру, протянул ее Снегу, а тот, не глядя, размахнулся и зашвырнул ее далеко за камни.

– Это не секира, это нафьи сопли. На, возьми мою. По крайней мере, сталь здесь добрая, а секиру я сам ковал. Бери, бери, мне она уже тяжеловата, а тебе вполне. Погоди…

Снег отвел назад руку с почти уже подаренной секирой и пальцем поманил Хвака за собой, к двум лиственным сушинам, каждая толщиною в его ногу.

– Смотри внимательно! Можешь так? – Снег выписал рукою по воздуху какую-то странную загогулину и обрушил секиру на сухое дерево, на уровне груди. Раздался негромкий треск и древесный ствол, словно бы соскочив с невысокого пня, повалился в кусты. – Какое дерево проще рубить – сухое, или живое?

– Сухое труднее, понятное дело. – Хвак ухмыльнулся простому вопросу: уж чего-чего, а топором он вдоволь помахал, дрова на каждую зиму заготавливая…

– Держи. Попробуй срубить соседнее.

– Кхы… – Хвак примерился и ударил как привык, на уровне мотни порточной: ниже обычно гниль, а выше – лишняя древесина на пне остается. Бил он без затей и вывертов, но секира насквозь разнесла твердейшую сушину, да еще едва из руки не выскочила! Очень уж острая и пробойная оказалась! Во все стороны брызнули щепки и лохмотья сухой коры.

– Да-а… Сил в тебе полно. А вот ум придется копить. Секира, дружище Хвак, это тебе не топор и тем паче не колун, это подлинное боевое оружие… А ты что умудрил? Ведь едва из руки не выпустил!

– Это… я нечаянно… Я теперь понял как надо!

– Понял??? Ну-ка, уполовинь пень, который после меня остался, посмотрим, чего ты там понял.

– Кха… – Хвак перехватил секиру в правую руку – чтобы удобнее было ко пню примериться – крутанул им, подражая Снегу, но разбег секиры уже попридержал, соразмеряя силу удара… Верх перерубленного пня слетел почти беззвучно, почти без щепок.

– Ого. Тебя кто-нибудь учил этому приему?

– Чего? Это… Да… это… Как вы – так и я…

Снег попытался рассмеяться, но у него не получилось.

– Презабавно. Давненько я не встречал… Но, тем не менее… Что ты мне ее суешь? Она твоя теперь, я же тебе ее подарил. Может отныне звать меня на ты. А мне пока моего меча достанет, на повседневные-то нужды. Владей, на доброе здоровье, и постарайся не употреблять во зло свою мощь.

– Спасибо.

– Ступай, куда шел. И… осторожнее, дубинушка… Пожалуйста, будь осторожнее, ибо ты идешь в нехорошие места. Ничему не верь, никому не верь. Постарайся ничего «местного» там не есть, и по возможности не пить, пока не выйдешь за пределы. Баклагу не забыл наполнить?

– По горлышко!

– Ящерки?

– Вся связка в мешке!

– То-то же. Пока будешь идти – поупражняйся вынимать и вставлять секиру, ибо у нее иной вес, нежели у твоей прежней, иное распределение веса, длина иная…

– Ладно… Я это… я уже привык: вот, смотрите… смотри! – Хвак два раза подряд выхватил секиру из петли и вставил на место. – Ух, удобная какая!

– Давай, давай, гуляй, а то у меня свитки не читаны из-за некоторых.

Хвак опять вздохнул, глубоко-преглубоко, потому что воздух для дыхания стал каким-то… не сытным… И в глазах сразу защипало… Надо идти.

И Хвак ушел, держа направление на северные дали, где, как ему казалось, растаяло то странное сияние от странного семечка или зернышка… Не все ли теперь равно – куда путь держать? Хоть бы и за сиянием… И не нужно оно ему, только если свернул на север, стало быть, к северу и пойдет. И опять стрекозка появилась… Да уж крутись не крутись, синеглазая – а обратно не поверну… И рад бы, всей душой рад! Но нельзя мешать ученому человеку, он ведь отшельник, ему святость подавай, а не пустую болтовню с неграмотными… Хваками…

Хвак засопел и потянулся рукой назад, к мешку, чтобы на ходу заесть горечь расставания вяленой ящеркой… Нет, нельзя, Снег не велел. Да, тут нельзя ни есть, ни пить, потому что эти наступили… Пригорья. Он дошел до указанного перелеска и теперь пойдет по дороге, чтобы удобнее и быстрее миновать неведомые опасности. А секира-то, секира – просто игрушечка! Легонькая, востренная, в руке словно сама танцует! Хвак тихонечко провел ногтем по лезвию и охнул: привык с той же силой на прежнее нажимать, а эта уже полногтя прогрызла! Красивая! С такой-то никакая опасность не страшна. Грабить с него нечего, врагов у него нет никаких – чего бы ему бояться?