Западня Данте - Арно Делаланд Страница 6

Однако в один прекрасный день ему улыбнулось счастье: во дворце Мандолини, буквально в двух шагах от церкви Святой Троицы, когда он уже собирался покинуть бал, где играл на скрипке, он чудом спас сенатора Оттавио от промаха — подсказал нужный ход в карточной игре, с апломбом заявив, что сим талантом он обладает благодаря неким эзотерическим познаниям в нумерологии и умению находить точный ответ на любой вопрос. Наивный сенатор настолько проникся к нему, что даже сделал своим приемным сыном. Оттавио предоставил ему слугу, дармовую гондолу, а также кров, стол и пенсион в десять цехинов ежемесячно. С этого момента он как сыр в масле катался. Время от времени он встречался с Джакомо, которому повезло примерно так же. Фортуна явно повернулась к ним лицом! Он проводил для высших патрициев Венеции весьма показательные сеансы предсказаний и регулярно пополнял свой кошелек. Конечно, у него имелись не только недостатки: он недурно сочинял стихи, знал наизусть Ариосто, изучал философию. Его эрудиция, обаяние, блестящий ум, чувство собственного достоинства и непревзойденный талант рассказчика, умевшего заставить слушателей плакать или часами держать их в напряжении, делали его приятным и желанным компаньоном. Но как же ему было устоять перед искусом в этом городе, полном тайн и наслаждений, насколько святом, столь и распутном, блестящем и ветшающем? Он проводил ночи напролет в казино, предаваясь всем мыслимым и немыслимым излишествам. При этом обширные политические связи делали его идеальным информатором — настолько, что как-то вечером Эмилио Виндикати, руководивший в ту бытность Уголовным судом, нанес ему визит. Собственно, наш герой был завербован чуть ли не «по ошибке». Представленный сенатором Оттавио, он после трех дуэлей и нескольких фортелей, с помощью которых выставил на посмешище кое-кого из знакомых, влюбленных ревнивцев и кавалеров, сам того не подозревая, убедил Эмилио Виндикати, что является именно тем, кто нужен Совету десяти. Неугомонный любитель авантюр, добавлявших перчику в его жизнь, он согласился вступить в ряды информаторов Совета десяти. И в считанные годы стал одним из самых ценных кадров.

И был повышен — кто бы мог подумать? — до ранга тайного агента.

Тайного агента, работавшего на республику.

Поскольку он часто носил бутоньерку — цветок, семена которого доставляли через сенатора Оттавио прямиком из Южной Америки, ему дали знаковый псевдоним: Черная Орхидея. Эдакое кодовое имя, красивое и благородное, словно на него скроенное и сшитое. Он отслеживал противников власти, бунтовщиков и бандитов всех мастей. Благодаря военному опыту смог довести свои навыки до совершенства, став мастером фехтования. Достойный отпрыск своей матери, он был непревзойден в искусстве перевоплощения и маскировки и умел менять обличье, как настоящий хамелеон. Его считали великолепным агентом.

И так могло продолжаться сколь угодно долго, но он допустил фатальную ошибку — соблазнил жену своего благодетеля. Ах, прекрасная Анна! Анна Сантамария! Осиная талия, огромные глаза, очаровательная мушка в уголке рта, великолепный бюст, сводящая с ума грациозность… Совсем юная, Анна была выдана за сенатора Оттавио вопреки своей воле. И они оба не смогли устоять. Черная Орхидея одержал немало амурных побед, но никогда прежде не влюблялся настолько, чтобы ставить на кон свою жизнь. Анна Сантамария уступала ему не один раз, однако последний оказался роковым. Грандиозный скандал положил конец его карьере. 18 ноября 1755 года инквизиторы вытащили его из постели и препроводили в тюрьму по надуманному обвинению в воинствующем атеизме и каббалистике. Месяц спустя, когда он уже разрабатывал план побега, тюремщик Басадонна перевел его в другую камеру. Все пришлось начинать сначала, но узник, не теряя присутствия духа, с помощью Казановы, с которым тут вновь повстречался — привет тебе, друг! — принялся строить новые планы побега. Анна Сантамария, супруга Оттавио, должна была еще находиться в Венеции, если только муж не запер ее где-нибудь на материке. Но как бы то ни было Черная Орхидея с самого ареста больше ни разу не общался со своей любовницей. Довольно долго он ждал от нее писем, однако так ничего и не получил. Он и сам ей писал, но с тем же результатом. И это доставляло ему страдания, хотя сам он никогда не отличался постоянством.

Так что в тот момент, когда ему впервые нанес визит Эмилио Виндикати, его бывший наставник, он по-прежнему пребывал в застенке. Узнику хватало выдержки и воображения, чтобы не погрузиться в апатию, охватывавшую порой некоторых его товарищей по несчастью. Они с Джакомо часто слышали чудовищные вопли и жалобные стоны, тающие во тьме. Некоторые узники даже удавливались на своих цепях, чтобы ускорить приход смерти, или разбивали голову о стены, причем с такой силой, что когда их выводили из камеры к месту казни, их лица были уже залиты кровью. Другие возвращались истерзанными после пыток, которым их подвергали чиновники в мрачных залах, куда можно было пройти тайными ходами по подземельям дворца. Черной Орхидее удавалось избегать этих кровавых допросов, во всяком случае до сего момента. И он никогда не терял желания жить. Наоборот, именно теперь жажда жизни обуяла его особенно сильно. Это угнетало больше всего. Необходимость забыть развлечения юности, плутовские проделки и похождения разрывала ему душу. Иногда в попытке совладать с собой он метался по камере, словно тигр в клетке. По той же причине заставлял себя выполнять ежедневные гигиенические процедуры, часами примерял очередной костюм, пошитый на заказ и принесенный ему Ландретто, либо размышлял над какой-нибудь неразрешимой философской проблемой, разрабатывал новую стратегию, чтобы обыграть в карты своего компаньона, или рисовал мелом очередную фреску на стене камеры.

Услышав скрежет ключа в замке, он отложил перо, оправил манжет рубашки и повернулся к двери. Вошел Басадонна, тюремщик, с роскошным ячменем на глазу и неопрятной бородой. В руке он держал лампу и улыбался.

— К тебе посетитель.

Узник увидел входящего в камеру Эмилио Виндикати, облаченного в черный плащ. Приподняв бровь, заключенный быстро провел по губе пальцами, унизанными перстнями, тонкими и изящными, как у художника.

— Надо же… Эмилио Виндикати. Для меня большая честь принимать вас в моем временном дворце! С удовольствием констатирую, что частота наших встреч продолжает расти.

— Оставьте нас, — приказал Эмилио тюремщику.

Басадонна, хмыкнув, медленным шагом удалился по коридору. Лицо Эмилио, доселе суровое и неприступное, моментально просветлело. Он протянул руки. Узник встал и обнял его с искренней радостью.

— Ах, друг мой! — воскликнул Эмилио. — Дож тебя требует, как я и хотел. Веди себя прилично, каналья, и говори все, что он захочет услышать. Партия еще не выиграна, но ты уже на грани свободы.

— Ты меня спасаешь, Эмилио. Я это понимаю и никогда не забуду, не сомневайся. Если цена за мою жизнь — выполнение того поручения, о котором ты говорил, я согласен на все. В конце концов, пусть эта история и несколько пикантна, Венеция — мой город и я ее люблю. Она вполне заслуживает того, чтобы я на нее потрудился.

Друзья несколько мгновений смотрели друг на друга. Глаза их сияли. Затем Эмилио, еще шире распахнув дверь камеры, указал рукой в коридор: