Эшафот забвения - Виктория Платова Страница 6

– Покажу в другом месте, когда буду побои снимать. Тебеэто с рук не сойдет, и не надейся, – проворчал Федор вполне миролюбиво.

– Да нет, все в порядке. Фингала ты счастливо избежал.– Я критически осмотрела физиономию Бубякина и осталась довольна.

– Это дела не меняет… Я потребую компенсации, учти.

– Чашка бульона в привокзальном буфете тебя устроит? Срасстегайчиком?

– Пошла ты…

– Плащ я тоже могу состирнуть. Из особого к теберасположения.

– Слушай, ты всегда так зазевавшихся мужиков кадришь?

– Почти, – мне стало весело, – вот только денежку тебепридется вернуть, раз все обошлось. Она мне еще понадобится.

– Для аналогичных случаев?

– Именно.

Я вдруг коснулась руки Бубякина, не отдавая себе отчета,зачем я это делаю. И только когда почувствовала под пальцами живую,восхитительно упругую кожу, поняла, что сейчас мне был нужен, был необходимименно этот жест: возвращение к жизни – вот что это означало. Серьга был не всчет, его прошлое было и моим прошлым, его жизнь была и моей жизнью. А там,кроме руин и мертвых тел под ними, не было ничего. Нелепый же ассистентхудожника Бубякин вдруг оказался первым человеком из внешнего мира, потерянногодля меня навсегда; квелый суслик, сам того не подозревая, сделал невозможное –он пробил брешь в моем оцепенении, в моей готовности не жить. И с каждойсекундой эта брешь стремительно расширялась, мир наполнялся невнятными звукамии сомнительно-яркими красками, я как будто очнулась от спячки…

Нет, я не готова умереть, я не готова умереть, я не готова.Не готова. Простите меня все, но я не готова. От паленой осетинской водкипридется отказаться, мне не нужны случайности. Я потянулась до хруста в костяхи с наслаждением услышала этот хруст: я была жива!..

– Замечательный октябрь в этом году, ты не находишь,дядя Федор?

– Что-то, я смотрю, у тебя настроение резко поднялось,– с сомнением взглянул на меня Бубякин. – Даже в бесстыжих глазах оживлениенаблюдается. Давно со спарринг-партнерами не тренировалась? Или все прочиеразбежались, один я, дурак, под горячую руку попал?

– Считай, что так.

– И не называй меня, пожалуйста, дядя Федор.

– Почему?

– Потому что все недоноски так меня называют. Старыедевы, любители стереотипов и моя двоюродная бабушка по матери. Идем, шеф там,наверное, копытами землю роет…

* * *

…Страхи Бубякина оказались сильно преувеличенными. Я понялаэто, как только мы оказались на четвертом этаже, в маленькой комнате съемочнойгруппы кинофильма с претенциозно-расплывчатым и труднопроизносимым названием“Забыть Монтсеррат”. Я даже сморщилась от такого явного проявления дурноговкуса: каннский триумфатор мог бы выбрать что-нибудь поизящнее.

– Подожди здесь, – шепнул Федор с таким значением, какбудто оставлял меня в предбаннике чистилища, под табличкой “Бог-отец. Часыприема по личным вопросам:

16 – 18”.

Я осталась в коридоре, ничуть не изменившемся за последниенесколько лет. Прикрыв глаза, я мысленно восстановила план этажа: чуть дальше –у лестницы – курилка с крышками от пленочных коробок, приспособленными подпепельницы: почти всю стажировку, с небольшими перерывами на винегрет в буфете,мы просидели там – я и моя однокурсница казашка Камиля, безвестно сгинувшаявпоследствии в предгорьях Алатау. Если спуститься вниз, то после долгихблужданий можно оказаться в основном корпусе, напичканном павильонами и каморкамивспомогательных служб. Если подняться наверх, то есть вполне реальный шанснаткнуться на кого-нибудь из мастеров курса, играющих тренеров в командебольшого кинематографа. Они не узнают меня. Они не узнали бы меня, даже если быя не изменила лицо: я была самым незаметным растеньицем на курсе, сырьевымпридатком блистательного сценариста Ивана. Несчастная Мышь, нелюбимая падчерица“Мосфильма”, если бы только знала, что произойдет с тобой впоследствии…

– Не померла еще? – Распахнувшаяся дверь едва неударила меня, из-за нее показалась голова Бубякина:

– Заходи.

Секунду помявшись и с трудом уняв невесть откуда взявшуюсядрожь в позвоночнике (именно так отреагировала бы робкая Мышь на выход вкинематографический свет, старые стены “Мосфильма” на несколько секунд вызвалик жизни ее фантом), я последовала за Бубякиным.

Это была ничем не примечательная штаб-квартира съемочнойгруппы – таких я за свою стажировку перевидала немало. И в то же время я сразуже ощутила во всей обстановке нечто особенное, неуловимо разлитое в самомвоздухе, – как будто бы я вступила на заповедную территорию, никак неотносящуюся не только ко мне, но и ко всему остальному миру. Я не могла понять,откуда шло это ощущение – не от плакатов же на стенах, в самом деле, не отстада кинематографических призов, мирно пасущихся за стеклом офисной полки!Здесь было что-то другое, и это “другое” моментально уловило мое отдохнувшее оттрехмесячного безделья, а потому обостренное обоняние. Реальность внешнего миравдруг чудесно преобразилась в этой ничем не примечательной комнате, здесьподванивало цирковым духом большой игры, большой авантюры, вселенского блефа.

Запахи.

Все дело в запахах: дорогие духи, дорогая кожа, тяжелый ворсдорогих ковров, слабый привкус сильных наркотиков, едва заметное сизое облачкодыма от студенческого косяка с марихуаной… Черт возьми, куда я попала?!

В комнате не было никого, кроме девушки, сидящей в кожаномкресле. Молодое, вызывающе некрасивое лицо прожженной гашишницы и любительницыгруппового секса. Босые ноги девушки были небрежно заброшены на стол, инесколько секунд я имела возможность любоваться розовыми пятками. Такаяраскрепощенность духа слегка удивила меня, но Бубякин находил ситуацию вполнепристойной.

– Сам-то где? – спросил Бубякин у девушки.

– Во втором павильоне. Старух окучивает, – ленивосказала та и со значением посмотрела на меня.

– Она бесповоротно причислила мою седую голову к сонмувышеупомянутых окучиваемых старух.

– Меня не искал?

– Рвал и метал, – с видимым удовольствием произнесладевушка, – обещал с поста уволить с волчьим билетом в зубах.

– Вот блин, – занервничал Бубякин, – за мои жезаклинанья я ж еще и педераст! Сутками по городу ношусь, фактуру по крохамсобираю – и никакой благодарности.

– Я-то здесь при чем? – удивилась девушка.

– Ладно, Светик, мы тогда двинем во второй. Еслипозвонит, скажи, что я появился.

– Разбежалась, – парировала Светик, – сам с нимразбирайся!

– С ним разберешься! – вздохнул Бубякин и вышел изкомнаты, увлекая меня за собой.

Я отправилась следом с большой неохотой. Странное дело, мневдруг захотелось остаться в этой удивительной берлоге, неуловимо смахивающей наопиумный притон и номер фешенебельной гостиницы одновременно. Бубякин же,верный апостол гиньоля под дурацким названием “Забыть Монтсеррат”, уже мчался подлинному коридору. Остановившись на безопасном расстоянии, он повернулся ко мнеи отчаянно закричал: