Покопайтесь в моей памяти - Екатерина Островская Страница 5

— Не может монета стоить как яйцо Фаберже, — усомнилась Сухомлинова…

— Вы не знаете нумизматов. Самые азартные из них — это очень и очень богатые люди. Для них десять-двенадцать миллионов евро — то же, что для вас десять рублей, которые не делают вас богаче или беднее. А на десять нынешних рублей в наше время ничего не купишь.

— Почему на аверсе этой монеты указан еще один номинал — десять с половиной злотых, если она не предназначалась для массового обращения?

Мужчина пожал плечами:

— Воля императора. Тогда, после присоединения Польши, все монеты выпускались с двойным номиналом.

Посетитель поднялся.

— Вы ничего не хотите мне сказать? — попыталась остановить его Сухомлинова.

Мужчина улыбнулся:

— Мой адрес вы теперь знаете. Если захотите продолжить разговор, подъезжайте.

Она смотрела, как он уходит. Потом откинулась на спинку кресла и закрыла ладонями лицо. Потом опустила руки и выдохнула. То, что произошло, показалось вдруг чем-то нереальным, какой-то сказкой или сном. Сухомлинова даже встряхнула головой, чтобы снять это ощущение. И только сейчас вспомнила, что должна была сделать прежде всего. Взяла телефон и набрала номер Охотникова.

— Что-то интересное? — спросил бывший сокурсник.

— Только что мне принесли золотой фамильный рубль.

В трубке повисла тишина.

— Алле, — осторожно напомнила о себе Елизавета Петровна.

— Золотого фамильника нет в природе, — тихо произнес Охотников.

— Я знаю, — согласилась Сухомлинова.

— Ты оставила монету на экспертизу?

— Зачем, если такой монеты нет в природе.

— Почему не позвонила мне сразу?

Она не успела ответить, как он перешел на крик.

— Лиза, если есть какие-то сомнения, оставляешь предмет на экспертизу, на оценку… Кстати, сколько он просил?

— С чего вы взяли, что это был мужчина? Может, это была женщина.

— Баба? — не поверил начальник. — Правда, что ли? Такого не может быть.

— Вы правы — это был немолодой мужчина. Очень элегантный… Он сказал, что начальный лот не ниже пяти миллионов евро.

— Где-то так, — согласился Юрий Иванович, — ты паспортные его записала?

— Нет, потому что этот золотой рубль — подделка.

И тут пошли гудки. Но не прошло минуты, как Охотников позвонил снова.

Она приняла вызов, но не успела даже слова сказать, потому что сразу услышала:

— Дура!

Бывший сокурсник на этом и закончил разговор. Елизавета Петровна, разумеется, обиделась и даже подумала о том, что терпеть такое больше не будет — надо срочно написать заявление об увольнении. Она заглянула в ящик стола в поисках чистого листа, но там не было ничего, кроме электронных весов и лупы. Сухомлинова откинулась на спинку рабочего кресла, лицо ее горело. Хотелось плакать от бессилия.

Открылась дверь, и в помещение зашел Охотников. Он опустился на стул для посетителей, на котором совсем недавно сидел владелец уникальной монеты, и наклонился к окошку, пытаясь перехватить взгляд Елизаветы Петровны. А та смотрела в сторону, едва сдерживая слезы.

— Ты что такая красная? — поинтересовался он. — Обиделась, что ли? Тогда извини — я не со зла. Но есть правила: мы же договорились с тобой. Если кто-то принесет что-то стоящее… Даже если это подделка, то все равно сразу звонишь мне. Я просто опешил от такой новости, а ты даже в паспорт его не заглянула. Золотой фамильный рубль — легенда, но я знал человека, который видел эту монету. Владел этим рублем… Вернее, он говорил, что этот рубль у него есть. Некий дядя Сема… Если честно, не был знаком с ним лично. Фамилии его я не помню, но могу узнать. Он был коллекционером, собирал все подряд: картины, иконы, фарфор, монеты… Коллекция монет у него была уникальной. Причем у этого дяди Семы были исключительные не только вкус, но и нюх. По слухам, он стал собирать свою коллекцию во время блокады. Имел возможность доставать продовольствие и потом обменивал на антиквариат. Но его коллекцию могли видеть только самые приближенные люди — те, кому он безусловно доверял. Одного из них я немного знал: так вот он уверял, что дядя Сема показывал ему золотой николаевский фамильный рубль.

— Где сейчас эта коллекция?

— Никто не знает. А дядю Сему убили уже лет тридцать назад. Грабители проникли в его квартиру, вынесли все, что смогли. Скорее всего, искали именно эту монету. Старика пытали. Мучили, видимо, долго. Потому что он умер от этих пыток. Напали на него не случайно…

— Кто-то навел? — догадалась Сухомлинова.

Охотников кивнул и вздохнул.

— Теперь ты понимаешь, почему так важно было узнать, кто принес нам эту монету. Через него можно выйти на убийц. Ты сказала, что он немолод.

— Немолод, элегантен, воспитан…

— Под такое описание любой подойти может. Да хоть бы и я. Надо что-то конкретное указать. Ты в случае чего фоторобот составить сможешь?

— Не знаю, скорее всего, нет. Я теперь закрываю глаза, пытаюсь воссоздать в памяти его внешность, но не вижу ничего. Седой, гладко выбрит.

Охотников кивнул и задумался.

— Я думаю, что он скоро вернется. Зашел наверняка для того, чтобы прощупать почву — возьмем ли такую ценность.

Бывший сокурсник достал из внутреннего кармана бумажник, раскрыл его и положил на прилавок две пятитысячные купюры.

— Это премия тебе за то, что греческую монетку не упустила. Я уже ее реализовал. Очень удачно и без всякого аукциона.

Юрий Иванович снова заглянул в ее лицо.

— Ты ничего не хочешь добавить? — спросил он. — Такое чувство, что ты мне сказала что-то не то… Неужели ты прежде видела этого мужика? Знакомый твой, что ли?

— Не видела никогда, — покачала головой Сухомлинова, — повода у меня нет тебя обманывать.

Но повод так ответить у нее был.