Смерть на перекрестке - Дэйл Фурутани Страница 43

Разбойники отправились на дело, а лагерь охранять оставили, как обычно, Хачиро. Младший в банде, он родился у батюшки с матушкой восьмым, потому и получил такое забавное имя — Хачиро, что значит буквально «номер восемь». Прибился он к бандитам потому, что таким способом мог наконец добиться хоть сколько-нибудь приемлемого положения в жизни. Но чем дальше, тем яснее становилось пареньку: хорошего вольного молодца из него не выйдет. Не было в нем ни отваги дерзкой, ни безжалостности жестокой. А без таких качеств в разбойники лучше и не соваться.

Вот и рассказывая прочим членам банды, как незнакомый самурай играючи расправился с двумя их товарищами, Хачиро почел за лучшее вовсе не упоминать о собственной трусости, о том, как не хватило ему духу вонзить копье воину в спину. Промолчал — и правильно сделал. У господина Куэмона под началом парни крутые, здесь струсить — значит или на смерть себя обречь, или по крайности из банды вылететь. А Хачиро ни того ни другого вовсе не хочется. Так что стоит он теперь на посту караульном, на копье опирается, храбрым да решительным выглядеть старается. А господин Куэмон и люди его — все десять! — тем временем на большую дорогу вышли, путников поджидать.

Ушли они, значит. Зависла тишина над тесной лощиной, служившей им логовом. Хачиро поудобнее расселся на полянке, а копье рядышком положил. Солнышко пригревает, ласкает, хвойный аромат сосен из ближнего леса вниз по склонам тянется, ровно благовония в храме, — красота! Хачиро устало потянулся. И так-то силенок у него немного, да и доля в общем наваре банды невелика, а прошлой ночью красотка та из деревни, забава разбойничья, и то и другое из него вытянуть успела. Хорошо, мочи нет, — только спать хочется.

Хачиро воспользоваться ласками девицы позволили едва не последнему — еще бы, младший! Чуть не всю ночь глаз не сомкнул, очереди своей дожидаясь. Так нервничал — едва не на месте прыгал от нетерпения! А теперь красотка ушла, да и гости с рек и озер [18], подельники Хачиро, — тоже. Вчерашний недосып ресницы смыкает, солнце палит, хвойный запах дурманит, — ну, скажите, как тут не соснуть малость? Конечно, если Куэмон узнает, что он на посту задрыхал, — из собственных рук изобьет немилосердно или другим парням отлупить нерадивого караульщика прикажет. Да, но кто сказал, что Куэмон или люди его в лагерь до полудня воротятся? Непохоже что-то! Юноша откинулся на спину, растянулся повольнее и решил все-таки подремать. Несколько секунд — и он уже спал глубоким, молодым сном…

Кадзэ всегда умел ждать. Вот и теперь преспокойно дождался, пока паренек прилег отдохнуть и уснул, а уж после того решил — пора прокрасться в лагерь. Тихим, неслышным шагом опытного охотника обошел он мальчишку (тот только засопел и кулак под щеку подсунул). Тут главное было — не задеть Хачиро своей тенью, не вспугнуть его.

Интересно, а еще люди в лагере остались? Самурай тенью скользил от шалаша к шалашу, осторожно заглядывал внутрь. Нет, никого. А вот, очевидно, и шалаш предводителя банды — он и повыше, и сделан не столь грубо. Разумеется, он же служит для разбойников и оружейной. Кадзэ тщательно осмотрел пеструю и богатую коллекцию оружия, собранную бандитами, и наконец нашел там то, что искал. Забрал кое-что с собой — пригодится. И отправился восвояси.

Несколько часов спустя он, едва не вломившись в кабинет Манасэ, положил перед князем стрелу. Манасэ, как за ним и водилось, скучал, сидя на подушках, оправлял изящными жестами многослойные роскошные одежды, тщательно подобранные по цвету.

Когда Кадзэ стрелу перед ним положил, сверкнул в огромных глазах красавчика князя острый интерес, но текучая белая рука оружия не коснулась. Взметнулась вверх тщательно прорисованная тушью бровь, что для Манасэ всегда означало крайнюю степень любопытства. Впрочем, на сей раз он снизошел даже до того, чтоб выразить свои чувства вслух.

— Отчего вам угодно, чтобы я рассматривал сей предмет? — пропел он.

— Соблаговолите взглянуть. Самурая на перекрестке убили тоже стрелой, да притом весьма заметной. Древко у нее было темно-коричневое, а к нему — прекрасное оперение из перьев серого гуся. Эта стрела — словно бы близнец той. А нашел я ее нынче утром не где-нибудь, а в бандитском лагере!

— Ах вот как?

— Ежели господину судье хватило ума сохранить стрелу, оборвавшую жизнь самурая с перекрестка, вы, светлейший, можете сравнить сами.

— Господину судье хватило ума? Вот уж не думаю! — зазвенел смехом Манасэ. Посмотрел в бешеные глаза спокойного, как смерть, Кадзэ и уже серьезно продолжал: — Впрочем, я и на слово вам верю — стрелы похожи. Очень похожи. Итак, что же, по-вашему, из этого следует?

— Согласитесь, маловероятно, чтобы два разных человека, по чистой случайности, вдруг обзавелись столь прекрасными стрелами. Тем более…

— Тем более в столь заштатном захолустье, как наше, хотели вы сказать?

Кадзэ осекся.

— Вообще-то, — нашелся он, — я хотел сказать «в столь мирных землях, где вовсе нет нужды в боевых стрелах, тем более — в таких дорогих»!

Манасэ откровенно хихикнул.

— Ладно, ладно. Но сколько стараний и риска ради одного крестьянина! К чему вам это?

— Каприз минутный, не более.

— Какой вы все-таки странный, дорогой мой! Вокруг полно селений, в селениях полно крестьян. Ну, погиб бы один, — тоже мне, великая утрата! Притом угольщик ваш стар и некрасив…

Кадзэ пожал плечами:

— Мы заключили пари. Вы изволили сказать: если я сумею добыть доказательства невиновности угольщика, вы немедля отпустите его на свободу. Помните?

— Ах, конечно, припоминаю. Что же, я нынче же прикажу отпустить угольщика.

— Покорно благодарю светлейшего князя.

— Не за что. Значит, подлые бандиты вновь совершили убийство? И на этот раз — подумайте! — их жертвой стал благороднорожденный воин. Эти разбойники начинают меня раздражать…

— Вот как? Я выяснил, где находится их лагерь. Могу сопроводить, если вам угодно с ними расправиться.

— Мне?!

— Ну, не вам лично, конечно. Пошлите своих людей. Вы говорили, что владеете провинцией в сто пятьдесят коку? Несомненно, здесь с легкостью можно собрать отряд, достаточный для того, чтоб стереть банду с лица земли. В ней ведь человек двенадцать состоят, не более!

Манасэ молчал, нервно постукивая веером по столику.

Кадзэ ждал — что же решит князь? Однако молчание затянулось, повисло между ними — тяжелое, неудобное, полное недосказанности.

Первым не выдержал Кадзэ:

— Я сам, если вам угодно, поведу ваших воинов.

Манасэ вновь рассмеялся, но на сей раз несколько нервно:

— Щедрое предложение, однако удобно ли мне будет его принять?

— Ох, простите великодушно. Я ни в коей мере не желал оскорбить вас. Ежели вы желаете, чтоб люди ваши разрешили проблему бандитов без моего вмешательства…