Смерть на перекрестке - Дэйл Фурутани Страница 42

Одно только не нравилось Аой в бандитском лагере — всякий раз сначала с самим господином Куэмоном ложиться приходилось, а потом уж парней его принимать. Нет, вообще-то больше чем на несколько минут предводителя бандитов не хватало — стоило Аой раз-другой застонать, якобы от наслаждения великого, тут ему конец и приходил! (Странно — такой сильный, крепкий, а как до этого дела доходит, так поди ж ты!) Нет, насчет ублаготворения господина Куэмона Аой особо грустных чувств не испытывала. Возмущало другое — этот мерзавец не желал ей платить! Так и заявлял — это, мол, она вроде как налог платит на право заниматься своим ремеслом с ребятами из его шайки!

Аой выпрямилась. Поизящнее перевязала красный пояс на своем кимоно. А потом засунула старую одежку в корзину, прикрыла тканью, изобразила на лице прельстительную улыбку и скорым шагом прошла оставшиеся несколько сот метров до маленькой лощины, где разбили лагерь вольные молодцы знаменитого господина Куэмона.

Предводитель разбойников, протирая глаза, вышел из шалаша, служившего ему и домом, и военным штабом. По обычаю одетый лишь в набедренную повязку, он широко ухмылялся и почесывал солидное брюхо. Вечно ходил господин Куэмон полуголым, очень уж гордился шикарной своей татуировкой — огромным ярко-голубым китайским драконом, наколотым на плечах и спине. Татуировка — самое что ни на есть замечательное украшение для тела бандитского, кто ж этого не знает! А рост у господина Куэмона высокий, мускулы сильные, так и перекатываются под кожей, и по лагерю он расхаживает неторопливо, чуть вразвалочку, пригнувшись вперед, точно носильщик паланкина под тяжкой ношей.

Привычка — вторая натура! Мало кто знает, но отец господина Куэмона именно носильщиком паланкина и был, да и сын его в первые двадцать два года жизни своей тем же ремеслом занимался. В буквальном смысле по пятам батюшки следовал — тот за передний шест паланкина держался, а Куэмон — за задний.

В паланкинах часто переносили всякие товары, а еще чаще — людей. Носильщиков — всегда двое. Каждый взваливает на плечо свой конец длинного тяжелого шеста. А посредине шеста маленькая платформа на крепких веревках подвешена. Заплати малость, садись на платформу эту — и сиди себе, наслаждайся, покуда носильщики бредут своей знаменитой разлапистой походкой, везут пассажира, куда ему надо. Вроде и не торопятся, а скорость отличную развивают! В здешних краях горных, где всякая дорога приличная едва не чудом кажется, в паланкине передвигаться — самое милое дело. И удобнее, чем в коляске, и уж всяко дешевле, чем на лошади.

Ну вот… Коли жизнь нормально шла б своим чередом, так бы Куэмону носильщиком до самой смерти и оставаться. Но когда ж это в Японии жизнь нормальным чередом шла? Сначала триста лет князья, как звери, резались, в глотку друг другу вцеплялись. Только война приутихла — славный и могущественный военачальник Ода Нобунага за объединение страны взялся, едва в этом не преуспев. Не успели прикончить Оду — так один из его генералов, человек-легенда по имени Хидэёси, собрался с духом и, действуя когда силой, а когда и дипломатией, Японию таки объединил. А самое поразительное — все знали: родом тот Хидэёси из самых что ни на есть простых крестьян! Вот уж урок, который Куэмон на всю жизнь запомнил: там, где опускают руки благороднорожденные князья, вполне может добиться успеха умный и смелый крестьянин.

Куэмон полагал, что и его боги ни умом, ни отвагой не обделили. Сражался он отменно, люди за ним шли, точно завороженные. Плюнул он на ремесло носильщика, подался сначала в наемники, а после и в вольные молодцы. И надо заметить, ни разу о сделанном выборе не пожалел. Вскорости был у него под началом целый отряд смелых парней, а уж жилось ему, верно, в тысячу раз лучше, чем самому что ни на есть преуспевающему носильщику паланкинов!

Помер великий Хидэёси. С тех пор власть в стране стал медленно, но верно прибирать к рукам хваткий, дальновидный Токугава Иэясу, вдове же и наследнику Хидэёси только и оставалось, что прятаться за толстыми стенами Осакского замка. И полагал Куэмон: как только сумеет добраться Иэясу до сына Хидэёси, убьет его. И правильно сделает. Куэмон и сам бы так поступил.

Но как ни хорошо понимал Куэмон образ мыслей и действий Иэясу, осознавал и другое: они с новым правителем земли Ямато — совсем из разного теста люди. Иэясу — не крестьянин, а аристократ, притом весьма высокородный. На словах-то он воинской простотой и суровостью восхищается, а на деле, слыхивал Куэмон, выкапывает где-то документы, из коих следует, что связан род Иэясу с первым из родов Японии — самими Фудзивара! Это-то и убедило неглупого Куэмона окончательно: дни крестьян, выбивающихся в князья да генералы, сочтены. Как пришло это времечко ненадолго, так и уйдет, стоит только Токугаве по-настоящему к власти прийти. Ведь не зря он набивается в родню к Фудзивара: представители рода этого издавна имеют законное право сёгунами японскими становиться. Вот Иэясу, значит, по-тихому и подкатывается, старается — явно нацеливается сам древний титул сёгуна принять. А Хидэёси низкорожденному не видать было звания сёгуна, как своих ушей, — хоть и был полноправным властителем страны, хочешь не хочешь, а удовлетворился куда менее значимым титулом тайке.

Ну да плевать на то Куэмону. Главное — его парни его не как-нибудь, а господином величают. Его такое звание очень даже устраивает. Предводитель шайки знаменитой — он и мечтать о таком положении не смел, когда вместе с отцом паланкины таскал.

— Эй, кто-то идет!

Звонкий голос Хачиро разорвал мирную тишину лагеря, все головы резко повернулись в одну сторону, все бандиты напряглись, дожидаясь, когда Хачиро сможет разглядеть пришельца. Вообще от мальчишки в шайке толку немного было, и недавняя его трусость во время встречи с самураем, зарубившим двоих ребят Куэмона, — лучшее тому подтверждение. Но по мелочи паренька использовать вполне можно: на стреме постоять, на разведку сходить, приказ либо послание, куда следует, передать, лагерь посторожить…

Проклятый самурай! Выскользнул, сволочь хитрая, из ловушки Куэмона! Но ничего, еще не вечер. Предводитель бандитов горных — человек терпеливый, он подождет, а рано или поздно представится другая возможность с гадом разобраться.

— Это Аой наша!

Куэмон улыбнулся. А, потаскушка местная! Хорошенькая, стерва. Сначала Куэмон ее силком с собой спать заставлял, а платить и не думал, но теперь все изменилось. Красотка от него без ума, занимается с ним любовью с превеликим удовольствием, слепому ясно. Он выпятил грудь, просиял и с радостной улыбкой стал ждать, когда же Аой доберется наконец до лагеря.