Рапсодия в стиле mort - Карина Тихонова Страница 4

Арсений подошел к ступенькам, ведущим на выход, испытывая давно забытое чувство нереальности происходящего. Бар, в который его занесло под вечер, находился в темном цокольном помещении. Арсений стоял внизу и смотрел на улицу, где уже зажглись первые фонари, слышал короткие автомобильные клаксоны, чувствовал прохладу вечернего осеннего воздуха и запах сухих багряных листьев, но все это казалось ему декорацией странного сюрреалистического спектакля. «Наверное, это из-за ног, – решил он. – Лиц прохожих не видно, только множество торопливых ног – мужских, женских, детских, в кроссовках и туфельках-лодочках, в кокетливых чулках-сеточках и колготках-гармошках. Символичный образ современного общества». Минуту назад он беседовал с персонажем собственной книги, имеющим лицо и имя, но живущим на ничейной земле, «авторский вымысел». Иногда границы двух миров – реального и выдуманного – сходились так тесно, что Арсений не мог отличить один от другого.

Арсений поднялся, перешагивая через ступеньки, и сразу торопливо пошел куда глаза глядят. Ему не хотелось, чтобы собственный персонаж догнал его, взял под ручку и поинтересовался, не по дороге ли им. Что-то в этом есть ненормальное.

Арсений сунул руку в карман и вытащил бумажку, которую Полина дала ему на прощание. Он даже не взглянул на нее там, в баре, просто удивился, до чего покладистое животное человек. Когда нам что-то протягивают, первое побуждение – взять. Это может быть чек на десять тысяч долларов, а может динамитная шашка с подожженным запалом, все равно ты обнаруживаешь готовность принять дар.

Он развернул сложенное вчетверо послание. Лаконичнее не бывает: «пятьдесят тысяч долларов». Так и сказано прописью, очевидно, во избежание недоразумений. Почерк какой-то неженский, с наклоном влево.

Арсений скомкал блокнотный листок и швырнул в ближайшую урну. Столько ему не платили, даже когда первая книга разошлась пятисоттысячным тиражом и кинопродюсер бандитской наружности предложил Арсению договор на экранизацию. Нет, это не он сумасшедший, это баба сумасшедшая. Одни сдвинутые воображают себя Наполеонами, другие Жозефинами, а она выбрала манию поскромнее. Удачного лечения, дамочка, подробности расскажете вашему психиатру.

Ему мучительно захотелось курить. Вообще-то он «завязал» пять лет назад. Не потому, что боялся рака легких, и не потому, что врач констатировал аритмию, стенокардию и что-то еще, связанное с сердечным клапаном. Просто обнаружил, что в мире сузившихся желаний и возможностей он может прекрасно обходиться без сигарет. До вчерашнего вечера…

Стоп, стоп! Не думать об этом! Во всяком случае, не сейчас.

Не обнаружив в карманах ни сигарет, ни денег, Арсений попросил закурить у проходящего мимо мужчины. Тот удивился, но вытащил пачку «Парламента». На вкус сигарета показалась великолепной. Он брел, затягиваясь, пуская дым и испытывая приятное прояснение в голове. Как там писал Хемингуэй? «Время идет по кругу. Всегда. И рано или поздно ты снова засовываешь что-нибудь в свою постаревшую немую пасть. Бутылку, сигарету или ствол винтовки. Но сейчас – не в августе, не в сентябре, не в этом году, – сейчас ты можешь делать, что хочешь».

Больше всего сейчас Арсений хотел вернуться в отель и обнаружить Нину живой, хотя их отношения давно и безнадежно зашли в тупик. Может, это случилось потому, что Нина уверенно двигалась вверх и делала карьеру, а Арсений так же уверенно исполнял обратное сальто? Нет, даже не поэтому. Потому, что Арсений с этим смирился. Как может женщина уважать мужика, признавшего себя побежденным? Они спали в одной кровати – общей коммунальной территории, разделенной посредине знаком «Проезд закрыт». Они даже ругаться перестали – какой смысл? С точки зрения окружающих, их брак был не лучше и не хуже множества других, а что происходит за закрытыми дверями, никого не касается.

Неделю назад он получил приглашение выступить на собрании никому не известного литературного клуба. Нина только плечами пожала: «А тебя там ни с кем не перепутали?» Арсений отшутился: «Намекаешь на Акунина?» – хотя пренебрежение жены его задело. Он твердо решил ехать один, однако в последний момент Нина вспомнила роль супруги писателя. А когда лимузин доставил их от трапа самолета в трехкомнатный «люкс», где на столе лежал толстый конверт с наличными – гонорар за выступление, то взглянула на Арсения с некоторым удивлением. Словно пыталась понять, стоит ли он таких трат.

На литературные посиделки она, впрочем, не пошла. Арсений был этому рад. Он боялся, что провинциальный литературный клуб состоит из трех немолодых калек, страдающих от нехватки общения. Однако его ждал еще один приятный сюрприз: зал библиотеки был почти полон людьми разного возраста, в том числе и молодыми. Одна девица, сидевшая в первом ряду, без передышки сыпала вопросами насчет прототипов отважной Полины; видно, что книжный источник изучила основательно. Арсений чуть не поинтересовался, где она откопала это старье, но вовремя спохватился. К чему подвергать сомнению свою авторскую востребованность, для этого существуют критики. И конечно, в последнем ряду он заметил ее, женщину-загадку. Вопросов она не задавала, просто сидела и слушала. Иногда улыбалась. Иногда хлопала. Иногда рассматривала публику. За последнее время Арсений привык к ней как к собственной тени. Даже гадать перестал, что ей нужно, просто принимал как данность, что она скользит где-то рядом.

Вечер ему понравился. Арсений отвык быть в центре внимания и ощущал легкое головокружение, словно выпил на один бокал больше, чем следовало. Он проявил поразительную изобретательность, уходя от ответов на вопросы типа: «Над чем вы сейчас работаете?» Даже чувство юмора, казалось давно растворившееся в кислотной сериальной среде, напомнило о себе неожиданным всплеском. Можно сказать, что в тот вечер он собой гордился. Поэтому когда незнакомый мужчина отозвал его в сторону и сказал, что с женой случилось несчастье, Арсений не сразу понял, что ему пытаются втолковать.

– Что с ней? – он представил Нину прыгающей на костылях. Бабаёжка, гипсовая ножка. Ничего более ужасного он тогда представить не мог.

– Вам лучше вернуться в гостиницу, – человек взял его под руку. От него несло перегаром, с которым бессильно боролась мятная жвачка во рту. – Я вас отвезу.

Так рухнула его жизнь. Хорошая, плохая – неважно. Та, к которой он привык. А попытка спрятать голову в песок и не признавать очевидное – она от обычной мужской трусости. Поэтому он до сих пор никому ничего не сообщил, просто-напросто сбежал от проблем с утра пораньше. Но мучительнее всего было чувство вины от того, что он не «убивается». Когда живешь с другим человеком почти двадцать лет, он становится физической частью тебя самого. Иногда занозой в сердце, иногда дополнительной извилиной мозга, иногда болью в печенке… в общем, чем-то ощутимым. А он не чувствует ничего, кроме страха перед реальностью, с которой ему теперь придется столкнуться лоб в лоб.