Место под солнцем - Полина Дашкова Страница 17

Скромный семейный бюджет был рассчитан до копейки. ИринаБорисовна никогда не выбрасывала полиэтиленовые мешки, картонные пакеты из-подмолока, пластиковые коробочки от сметаны. Все это она тщательно мыла, сушила,использовала для хозяйственных нужд. Не жалея времени и сил, распускала старыесвитера, отпаривала пряжу, сматывала в клубочки. Вязать не умела, но клубочкихранила.

Если кусок колбасы начинал неприятно пахнуть и предательскизеленеть по краям, Ирина Борисовна вываривала его в соленой воде, потомобжаривала в кулинарном жире, оставшемся на сковородке от позавчерашних котлет.

На буфете стояла специальная мыльница для обмылков. Когда ихнакапливалось достаточно много, Ирина Борисовна ловко лепила из них слоистыйбесформенный комок, который опять домыливался до обмылка. В общей ваннойКрестовские не держали ничего своего – ни мыла, ни зубной пасты. Не успеешьоглянуться, соседи потихонечку станут пользоваться: один раз, другой – и ничегоне останется, надо новое покупать. А за руку ведь не поймаешь, не уследишь.

У Ирины была специальная тетрадочка, куда она переписывалаостроумные рецепты с последних страниц журналов, из рубрики «Хозяйке назаметку». Там рассказывалось, как можно использовать во второй и в третий разто, что было уже использовано.

Жизнь откладывалась на потом, на светлое будущее вчистенькой, новенькой отдельной квартире. Там, на уютной кухне, за белоснежнымпластиковым столом, у окошка с веселыми клетчатыми занавесками, будет и свежаяколбаска, и сливочное масло вместо маргарина, и три куска сахару в вечернем чаевместо одного. Там, в красивой спальне с полированной стенкой, лаковым полом,на новенькой, обитой импортным велюром тахте можно будет зачать ребенка.

Годы шли. Деньги потихоньку текли на сберкнижку. Но донеобходимой суммы было еще далеко. А коммуналку никто расселять не собирался.Ирине незаметно перевалило за тридцать. Со здоровьем у нее было неважно, что-тоне ладилось по женской части. Она не беременела, но совершенно не переживалаиз-за этого. Все ее мысли и чувства были заняты деньгами, подсчетами,расчетами.

Если ее спрашивали, который час, она отвечала: «рубльтридцать» (вместо «половина второго»). Когда соседка варила яйца, онаобязательно заглядывала в кастрюльку, пытаясь определить, какие это яички – задевяносто копеек или за рубль пять.

Если она иногда и задумывалась о ребенке, то сразу как-томеханически начинала подсчитывать стоимость ситца и фланели для пеленок, расходмыла и стирального порошка на стирку. А потом – кроватка, коляска, ползунки… Аходить начнет? Это ж сколько обуви надо! Ужас!

Постепенно ребенок, не только не родившийся, но даже и незачатый, сделался для нее еще одним потенциальным досадным источником расходов,а стало быть, препятствием на пути к новой, счастливой жизни в отдельной кооперативнойквартире.

Она спокойно признавалась себе, что вовсе не хочет никакогоребенка и вообще ничего не хочет, кроме собственной чистенькой кухни. Почему-тоне комната, не ванная, а именно кухня с белым пластиковым столом и клетчатымишторками стала для нее символом абсолютного счастья.

Сотрудники маленького НИИ, как многие советские рабочие ислужащие, раз в году проходили диспасеризацию. Она не была обязательной, но,если проводилась в рабочее время, никто не отказывался. Ирина, как человекаккуратный и законопослушный, посещала всех врачей, которых полагалосьпосетить.

Заходя в кабинет к гинекологу, она приготовилась в очереднойраз услышать о своей неопасной женской болезни, которая, в общем, ничем, кромебесплодия, не угрожает и которую в принципе неплохо бы вылечить. Обычно онакивала в ответ, брала направления на анализы и забывала об этом до следующегогода, откладывала на потом. Вот будет квартира – тогда можно и вылечить свойудобный недуг.

На этот раз гинеколог, пожилая кругленькая женщина в очках столстыми линзами, тоже стала выписывать направления на анализы, правда, нисловом об Ирининой болезни не обмолвилась.

– Значит, сейчас у нас октябрь, – задумчиво проговорила она,– ноябрь, декабрь… в конце января пойдете в декретный отпуск.

– Что? – не поняла Ирина. – В какой отпуск?

Врач взглянула на нее с интересом. Сквозь линзы глазаказались огромными, сердитыми и удивленными.

– В декретный. А рожать вам в середине апреля.

– Как рожать? Кого?! – ошалело выкрикнула Ирина.

– Ну я не знаю кого, – пожала плечами доктор. – Это уж какБог даст. Может, мальчика, может, девочку… – Но я… У меня же спайки!.. Я немогла… Нет, этого не может быть!

– Подождите, вы что, до сих пор не знаете? – Врач вскинулаброви, и глаза за линзами показались еще больше. – У вас срок семнадцатьнедель.

Ирина ахнула и побледнела.

– Чего ж вы так испугались? Вы замужем, вам, на минуточку,тридцать пять. Пора уже, миленькая моя. А спайки ваши рассосались. Это бывает.

– А можно аборт? – с надеждой прошептала Ирина. – Дайте мненаправление… – Да вы что? – покачала головой доктор. – Вы смеетесь? Семнадцатьнедель!

Ирина заплакала прямо в кабинете. В голове у нее с бешенойскоростью завертелся счетчик: метр ситца – рубль двадцать… фланель – два рубля восемьдесяткопеек… марля для подгузников… Евгений Николаевич отнесся к важной новостивполне спокойно.

– Ну а чего тянуть? Правильно, все нормально. Вон,Свекольникова из планового отдела родила, так им просто так квартиру дали, впорядке улучшения жилищных условий.

– Ага, как же! У Вальки Свекольниковой муж на военномпредприятии работает! Потому и дали! – кричала Ирина.

– Ладно, не переживай. Только смотри, чтоб парня мне родила.

Живот рос как на дрожжах. Ни одна юбка не застегивалась, какни переставляй пуговицы. От проваренной-прожаренной колбасы с душком тошнило,даже рвало. Хотелось всего свежего. Фруктов хотелось, рыночного творогу. Но этож какие деньжищи! Вместо фруктов Ирина ела в столовой НИИ витаминный салат изжелтоватой сладкой капусты, с отвращением жевала кислые сухие комки магазинноготворога. Раньше никакого отвращения не было. Что дешевле, то и ела. А теперьребенок у нее внутри тяжело, отчетливо шевелился, казалось, он требует,возмущается и не даст покоя, пока не получит своего. Вареной курятины,например. Срочно, большой кусок. Без хлеба, без гарнира.

Чем больше становился Иринин живот, тем чаще и настойчивейЕвгений Николаевич говорил о мальчике, о сыне. И сама Ирина не могла себепредставить ребенка другого пола.

Старушка, соседка по коммуналке, разбиралась во всякихнародных приметах. Если живот торчит огурцом, значит, мальчик. У Ирины животторчал огурцом. Утром хочется соленый сухарик – мальчик! Ну-ка, покажи руки!Правильно, если показываешь ладонями вниз – мальчик.