Деньги для киллера - Татьяна Полякова Страница 13

— К соседу. Я думаю, он должен помочь.

Как-никак влюблен.

— Да он на сто лет моложе тебя, — съязвила Сонька.

— Ну и что, а тебя — на двести. — Сонька старшеменя на девять месяцев и напоминаний об этом не выносит. Она сразу же замолчалаи всю дорогу до моего дома обиженно сопела, что дало мне возможность обдуматьмое обращение к Игорьку. Он был влюблен в меня с самого детства. Мы живем водном подъезде — я на втором этаже, он на пятом. Как правильно заметила Сонька,был он моложе меня, потому долгие годы я просто не обращала на него внимания.Но делать это было все труднее, потому что любовь его становилась всенастойчивее, точнее, не любовь, а молчаливое обожание. Он смотрел на меняпо-особенному, бродил следом и оставлял цветы у порога. В доме все добродушнопосмеивались, его мать в шутку называла меня «снохой». Я уехала учиться, но,наведываясь в родной дом, по-прежнему видела под моим окном упитанногомальчишку с веснушчатым лицом и оттопыренными ушами. Из армии он вернулсярослым здоровяком, но уши остались прежними и способ выражать свою любовь тоже.

Потом в жизни Игорька и в наших отношениях произошлиразительные перемены.

Все началось с шелковой турецкой рубашки.

Когда он в нее вырядился, то при встрече со мной сталсмотреть мне прямо в глаза и при этом лихо улыбаться. Когда к рубашкедобавилась цепь на шее, начал здороваться, а когда возле нашего подъезда возникбелый «Мерседес», Игорек стал невероятно разговорчивым, то есть, обращаясь комне, мог произнести слов пятнадцать, при этом почти не краснея. Однажды, всостоянии опьянения, он даже решился зайти ко мне в гости, плакал пьянымислезами на моей кухне и клялся в вечной любви. После чего мне пришлосьподняться к Вере Сергеевне, его матушке, и Игорек был выдворен по местужительства. Утром он пришел ко мне красный как рак и, пряча глаза, извинялся.

В результате этого случая наши отношения стали почтидружеские.

Во дворе Игорька считали бандитом.

Подрастающее поколение с энтузиазмом намывало его«Мерседес». Выло от счастья, когда Игорек, подъезжая, бросил им: «Здорово,мужики!» О нем рассказывали истории, бабульки у подъезда поджимали губы при егопоявлении, а родная матушка под горячую руку называла его «бандюгой».

В общем, если и был человек, способный помочь нам в нашейдрянной ситуации, так это, видимо, Игорек.

— Вот что, ошибка природы, — сказала я Соньке,когда мы входили в подъезд, — помалкивай, что бы я ему ни сказала. Лучшевсего притворись глухонемой.

— Ладно, — кивнула Сонька. — Только ты бы мнесначала…

— Потом, — перебила я и надавила кнопку звонкаИгоречкиной квартиры.

Дверь открыла Вера Сергеевна.

— Здравствуйте, — дружно улыбнулись мы. —Игорь дома?

— Дома, — сказала она, запуская нас вприхожую, — спит. Явился под утро.

— А разбудить его нельзя? — заискивающе спросилая. — Он нам очень нужен.

— Чего ж нельзя, можно. Вы в кухню проходите. Сейчасчайку попьем.

Тут из спальни послышался сонный Гошкин голос:

— Ма, кто там?

— Маргарита из четвертой квартиры с подругой, тебяспрашивают.

— Я сейчас, пусть подождет! — крикнул он и вскорепоявился в кухне с мокрыми зачесанными назад волосами и лихой улыбкой. На нембыли шорты и на шее золотая цепь толщиной с мою руку.

— Привет, — сказал он, садясь за стол. —Какие люди пожаловали…

— Мы по делу, — сообщила я, пленительно улыбаясь,по крайней мере, я старалась улыбаться подобным образом. — Помощь твоянужна.

— Машину угнали? — деловито поинтересовался он.

— Откуда у нас машина? — удивилась я. — Такаявещь с нами приключилась, даже не знаю, как начать. — Тут я на ВеруСергеевну покосилась, та была женщиной с пониманием и незамедлительноудалилась, хоть и выглядела при этом слегка недовольной.

— Начинай сначала, — усмехнулся Гоша, хрусткораздавив кулаком грецкий орех. Во мне созрела убежденность, что он нас спасет.

— Ладно, — вздохнула я, — дело такое…

И стала излагать. По мере моего изложения лица Соньки иИгорька менялись, сначала они слегка вытянулись, потом обеспокоеннонахмурились, а затем и вовсе стали выглядеть очумелыми. Сонька, естественно, всвоих эмоциях заметно опережала Игорька. Тут надо пояснить, что с историей,происшедшей с нами, я поступила весьма художественно, то есть несколько, а еслибыть точнее, весьма существенно отступила от правды. О моем личном присутствиипри захоронении и речи не было. Из моего рассказа выходило следующее: покойныйМаксимыч 29 апреля ночью видел двух мужчин, которые подозрительно вели себя накладбище. Утром, движимые любопытством, мы обследовали свежевырытую яму и надне ее обнаружили медальон: в овале две сплетенные змеи. Далее следовал рассказо гибели Максимыча, краже Славкой Сонькиного имущества и последующем Славкиномисчезновении.

К концу рассказа Гоша орехи не щелкал, сидел потупившись иявно ощущал неловкость. Я с печалью поняла, что он вряд ли поможет нам, ипоздравила себя с тем, что разумно поостереглась рассказывать историю в еепервозданном виде. Я замолчала, хлебнула остывшего чаю и уставилась на Гошу.

— И чего? — спросил он, явно туго соображая.

— Если из-за этой ямы погиб сосед и исчез Славка,значит, в ней что-то было.

— Или кто-то, — влезла Сонька, долгое молчаниеотрицательно сказалось на ее здоровье, она даже слегка посинела.

— Если Славка сказал, откуда у него медальон, значит,Соньке надо ждать гостей.

— Почему мне? — испугалась та.

— Потому что медальон обнаружился у тебя, —злорадно ответила я. Сонька заревела.

— Да, — Гоша покачал головой. — Вляпались вы.Чё сунулись-то, зачем взяли?

— Как же не взять-то, Игоречек, — заблеялаСонька. — Ведь золото, а мы женщины бедные…

— А от меня вы чего хотите? — задал Гоша вполнеразумный вопрос.

— Хотим, чтобы ты нас спас, — ласково пояснила я,считая, что это должно его воодушевить. — У тебя… большие связи, так вот,не мог бы ты узнать, кому этот медальон интересен, и объяснить ему, что мы всейэтой истории — сбоку припека.

Гоша хмурил лоб и сопел.