Bye-bye, baby!.. - Виктория Платова Страница 12

…Вечер и ночь с бэби оказались такими же феерическими, как ипредыдущие, а раннее утро в одиночестве – таким же кошмарным. Вечер и ночь былипосвящены ее многочисленным друзьям, кого только не прибивало к лазурномуберегу маленькой чертовки! Индейцы чероки, эмигрировавшие в Трансильванию,тибетские монахи, один философ-структуралист и два гомосексуалиста, группастеклодувов из города Гусь-Хрустальный, морячок, с которым бэби целовалась втамбуре скорого поезда «Адлер– Питер», шпагоглотательница, крупный европейскийписатель («он меня облапал на одном банкете, только т-сс!»),диджеи и виджеи,французский шансонье средней руки, и только о Владе…

Бэби почти не говорила о Владе.

От нее я узнала о том, что члены индусов пахнут имбирем, ачлены арабов – рахат-лукумом, и о том, что один ее парень жить не мог безнасадок и колечек («ты не представляешь, как было больно, когда он в менявходил со всеми этими причиндалами!»), Влад же оставался за кадром.

Странно.

– А что твой нынешний парень? Влад, кажется…

– А что Влад? – Бэби, похоже, была недовольнавопросом.

– Ты с ним… счастлива? Ты его любишь?

Люблю, наверное… – Она задумалась. – Да какое это имеетзначение? Он веселый, прикольный, и вообще… красавчик. Не такой, конечно, кактот морячок, с которым мы целовались в тамбуре, но все равно…

Она не любила его. Она совсем его не любила.

Это открытие потрясло меня.

С ним я ушла к себе в номер, где меня ожидала притаившаясяво всех углах боль: теперь она выползла наружу, покинула мое тело, но легче мнене стало, скорее наоборот. Просто жить с болью оказалось не так ужасно, какпостоянно ждать, когда же она накинется на тебя из-за угла. Да черт с ней, сболью! – бэби не любила Влада. А я любила его, я жить без него не могла,полный тупик. И у меня не осталось ни времени, ни сил, ни желания, чтобыпопытаться выбраться из него. Теперь, когда я познакомилась с бэби, идея спистолетом выглядела дурацкой, смехотворной, лишенной смысла. А я еще втянула внее Жегалыча, взрослого и серьезного человека. Я и сама была взрослым исерьезным человеком, владелицей журнала и модельного агентства, о-о, да засуньты это себе в жопу, твою мать!.. Я медленно сходила с ума. Свернувшись клубкомна кровати, я сходила с ума. И мне ничего не оставалось, кроме как ждать, когдазабрезжит утро и наступит новый день, в котором будет бэби, которая не любитВлада, которого я люблю я.

Но утро все не наступало и не наступало, а когда наступило,то застало меня далеко от турбазы. В полной экипировке.

…Я хорошо помнила этот склон. Для того чтобы до негодобраться, мне потребовался почти час. Три года назад на ближних подступах кнему стояла табличка: «ОПАСНО! СПУСК ЗАПРЕЩЕН!», стояла она и сейчас. А может,это была другая табличка, но слова остались теми же. Я с трудом вытащилатабличку из снега и бросила к двум соснам, растущим поодаль. Четверть дела быласделана, теперь оставалось исследовать склон.

Это был хитрый, вероломный склон, заканчивавшийся глубокимущельем. Сверху ущелье не просматривалось вовсе: передо мной лежалаослепительно белая снежная целина,

«Пусть будет как будет», – сказала я себе. Пробьемсякасками, как говорит Шамарина.

Лучшим выходом для меня было свалиться в пропасть. Но я несвалилась (сказалось-таки славное горнолыжное прошлое), а, сделав крутой вираж,замерла метрах в пяти от обрыва. Теперь ущелье, заваленное камнями и обломкамискал, было видно как на ладони. От его близости у меня закружилась голова иперехватило дыхание, к горлу подступила тошнота, но тут же прошла.

Вот так. Хорошо. Теперь можно возвращаться.

…Я долго стучалась в двери ее номера, прежде чем онаоткрыла.

– Дрыхнешь? – весело спросила я.

Даже чересчур весело. С тех пор как я вернулась на базу,меня не покидало это взвинченное, граничащее с истерией веселье.

– А который час? – Бэби потянулась и тут жевиновато захлопала ресницами.

– Одиннадцать.

– Я проспала, что ли? Знаешь, со мной такое иногдабывает… Могу не спать сутками, а потом хлоп – и вырубилась.

Сонная бэби была очаровательна: всклокоченные волосы, слегкаприпухшие веки, беззащитный рот и полоска от подушки на щеке. От сонной бэбипахло молоком и гречишным медом.

И совсем не пахло «Ангелом».

– Пока ты дрыхла, я нашла потрясающее место.

– Какое место?

– Да проснись же ты, ребенок! Место, где мы сегодняможем покататься. Ни одной физиономии, шикарный снег, тебе понравится.

– Я сейчас, – загорелась бэби. – Три минуты,и я буду готова.

– Можешь не спешить. Умойся хотя бы!

– Умываться буду вечером.

Бэби сбросила халат на пол (в этом жесте не было ничеговызывающего, ничего показного, ей и вправду не мешало бы родиться воФранцузской Полинезии), переступила через него и направилась в ванную. От еематового, совершенного двадцатилетнего тела исходило странное сияние, бедныйВлад, бедная я, бедные мы оба.

– Что там у нас с погодой? – крикнула бэби изванной.

– Отличный день. Природа шепчет: займи, но выпей!

– Класс! Просто класс!..

В три минуты она не уложилась.

– Слушай, ключ от номера куда-то запропастился. –Бэби зачем-то попинала рюкзак и заглянула под кровать. – Никак не могу егонайти.

– Да боге ним, с ключом. Разберемся, когда вернешься. Асейчас просто захлопни дверь. Теряем время, малыш!..

Весь тот час, что мы добирались до склона с ущельем, я думалатолько об одном: пусть хоть что-то остановит нас. Пусть мы встретимкакого-нибудь инструктора или спасателя, и они завернут нас на полдороге. Пустьгребаная табличка опять окажется установленной, пусть случится чудо.

Остановиться сама я была уже не в состоянии.

Чуда не случилось, и вот уже несколько минут бэби в полноммолчании изучала пейзаж.

– Ну как? – спросила я.

– Долбануться можно! У тебя просто нюх на красоты!

– Рада, что тебе понравилось. Предложение такое:сначала съеду я, еще раз опробую трассу, а ты уже потом, за мной. Идет?

– Идет. – Она пристально посмотрела наменя. – А ведь сегодня Рождество, правда?

– Все может быть.

– А давай встречать Рождество!

– Прямо сейчас?

– Нет, почему… Придем сюда ночью, а в двенадцатьоткроем шампанское.

– И покурим анашу?

– Если ты захочешь. Все будет так, как ты захочешь.Вообще, мне здесь очень хорошо.