Птица над городом, или Две недели из жизни оборотня - Елена Клещенко Страница 9

— В этом я не сомневаюсь, — галантно ответила я.

Так. Кофе попили, перекусили, с красивым мужчиной пообщались. Теперь можно и на службу.

Журналистская работа накладывает свой отпечаток на каждого, кто занимается ею достаточно долго. В один прекрасный день возвращаешься из магазина и замечаешь, что вычеркиваешь купленные по списку продукты, используя корректорские знаки. А когда в «Фокс Систерз»(он же клуб «Лисичка»- не самое модное место в Москве, зато только свои) один местный клоун докопался до меня с бородатым приколом: «Девушка, а у вас хво-ост!» — я мгновенно ответила: «Сколько строчек?» Без претензий на юмор, машинально.

Редакция еженедельника «Интересный Город» находится в центре, но не в самом престижном месте. Зато из наших окон виден мостик через Яузу, вместе со своим отражением в речной глади похожий на гигантский каменный глаз. Серый и сверкающий между каменных век.

Интересный Город — это, согласно редакционной директиве, отнюдь не гламурный центр, не точечная застройка и не сталинские дома, а Москва Спальная. Гигантское кольцо многоэтажек разной степени уродства, окружающее ту часть города, которую показывают туристам. И население этой странной территории.

Кто они? Те, кто составляет большую часть населения Москвы, кто прожил здесь несколько лет, или десятилетий, или всю жизнь, однако местоположение всех этих Волхонок и Неглинок, о которых поет Окуджава, представляет себе смутно. Те, кто гуляет внутри Садового кольца с наивным удовольствием пришельца из иного мира, впрочем, не слишком часто позволяя себе это удовольствие по причинам финансовым. Кто в ответ на вопрос об адресе никогда сразу не называет улицу и номер дома, а начинает диктовать инструкцию, которая сделала бы честь и Бабе-Яге с Иваном-царевичем, и даже Штирлицу с пастором Шлагом: «Из первого вагона от центра, два раза направо, обойти рекламу «Билайна», мимо трамвайных путей, потом наискосок через газон, увидишь четыре белых дома, обходи второй слева по часовой стрелке…»- Вот для них мы и пишем. О них и для них.

Год назад редакционную комнату обставили заново и переоборудовали, как положено для научной организации интеллектуального конвейера: закупили столы и полочки на стальных кронштейнах, разгородили рабочие места белыми в дырочку щитами, якобы звукоизолирующими, так что из огромного банкетного зала получились то ли соты, то ли стойла. Но я еще раньше отспорила себе место у окна и приучила дражайших коллег открывать форточку. А с момента реорганизации я вообще только через окно и хожу.

Сидим мы на пятом этаже, так что лететь вниз, оборачиваться и входить через дверь — лень и бессмысленно. Проходных в здании две и контроль чисто символический, так что вслучае чего на вахте не удивляются, как это Афанасьева выходит, если не входила. Цокот клавиш, ржание копиров и принтеров, забирающих листы, сладкозвучная полифония десятка телефонов, разговоры, деловые и не очень — против трепа на рабочем месте бессильна рациональная организация трудового пространства, и локальная сеть его не заменит! — все это надежно заглушает царапанье птичьих лапок и шорох оперения, и никто не поднимает головы, чтобы поглядеть на легкую тень, мелькнувшую в окне. Да и не видно в любом случае, спасибо белым щитам. На вспышку тоже никто не обращает внимания — она у меня не такая уж и яркая, как будто монитор включился с оранжевыми «обоями».

Но для начала все-таки нужно к шефу. Он это любит. Гордится мной.

Форточка гостеприимно открыта, но я вежливости ради постучала клювом в пластиковую раму. Матвей недовольно выглянул из-за монитора — что, мол, за презренные тут производят шум, когда виднейшие деятели российской журналистики и т. д. Видит меня, некоторое время соображает — птица, почему птица? — но тут же вскакивает, так что кресло шустро катится в противоположном направлении, взбадривает щелчками коротенькую козлиную бородку (от рыжего кучерявого козла) и, обежав стол, кидается мне навстречу.

— Галочка, пташка моя ранняя! Приве-е-ет, привет! Кофейку?

— Только что пила, спасиб. — Усаживаюсь в подставленное кресло.

— Прочитал твою «Свинью», как обычно — все супер, отдаем на верстку. Галка, все бы так писали, как ты, у нас бы не было проблем вообще. Ни с деньгами, ни с чем.

Я делаю лицо, какое положено при похвалах от начальства, а сама думаю, что «обычно» у меня бывает вовсе даже не «супер», а «ну, на дыру сойдет» или «Галочка, скажи мне честно, ты давно не отдыхала, что ли?» Не иначе как наш неподражаемый шеф начал вести нравственный образ жизни, вел его целую ночь, теперь выспался и с утра нетрадиционно добр…

— О тебе Плотовщиков спрашивал, — фамилию главного редактора Журнала, Который Якобы Круче, Чем Мы, шеф произнес небрежно. — Что, говорит, у тебя за Афанасьева, кто такая, почему не знаю. Я сказал, что у тебя есть проблемы с самоидентификацией.

Матвеич радостно заржал, видимо, в восторге от элегантности формулировки. Комплексом неполноценности он у нас не страдает, это точно.

— И Плотовщиков решил, что я больная на голову, — предположила я.

— Да он все по-онэл! — с блатным прононсом вскричал шеф. — Теперь переманивать тебя будет. Не соглашайся! — сказал он так сурово, будто я уже заявилась к нему посоветоваться с неподписанным плотовщиковским контрактом в руках. — Что он тебе даст? Ничего он тебе не даст, кроме своих… ну ладно. У него никто долго не задерживается, имей в виду.

— Да перестань, Матвеич, — засмущалась я, — на кой я ему сдалась…

— Не скажи, — Матвей энергично повертел головой, — не скажи. Геи в штате — старо, они у всех есть, а оборотень, оборотень — это кульно, это жжет!

— Ы-ып… — Я аж поперхнулась воздухом. — Спасибо тебе на добром слове, Матвеич. Умеешь ты найти ключик к сердцу подчиненного.

— Что есть, то есть, — скромно сказал шеф и взглянул на свой монитор. Я поняла намек и двинулась к двери.

На самом деле в работе мне пригождается не столько Облик, сколько умение перемещаться по воздуху. Скорость полета галки близка к теоретической скорости поезда метро, но я не делаю остановок и пересадок, не трачу времени на сборы и вход-выход — словом, от окружного кольца до центра с юга на север (с запада на восток ближе) лечу без особого напряжения где-то четверть часа, а с напряжением — меньше десяти минут. В принципе сравнимо со скоростью автомобиля… которую он мог бы развить ночью, на пустых улицах! С этой точки зрения быть летучим оборотнем гораздо выгоднее, чем геем, тут Матвеич, пожалуй, прав.

В своем стойле я запустила почту, кинула куртку на свободный стул. Гениальное изобретение — дискеты и флешки, да и вообще вся микротехника. Городские оборотни просто-таки свет увидали, когда все это появилось. Таскать содержимое целой огромнейшей папки с бумагами в заднем кармане джинсов — это же просто мечта! А то и совсем ничего не таскать, переслать по почте…

— Галка, ты тут? А ты откуда взялась?

— В окошко влетела, — привычно отвечаю чистую правду. Завредакцией привычно хихикает.

Многим ли нормалам известно о том, что рядом с ними живут оборотни? — В процентном отношении немногим, но учитывая, что город у нас большой, — тысячам. А почему тогда нет сенсации? — Я вас умоляю! В Москве живут эмо и готы, крайние левые и крайние правые, негры, индусы, азербайджанцы, таджики, этнические эльфы, хоббиты и драконы, яппи, гастарбайтеры и миллионеры, приверженцы экзотических религий, трансгендеры, гипнотизеры и гадалки, профессиональные фотомодели, любители велоспорта и экстремальной езды на роликах, и у каждой группы полно странностей и особенностей. Оборотни в столице не бросаются в глаза. В провинции — там, действительно, бывают проблемы.