Птица над городом, или Две недели из жизни оборотня - Елена Клещенко Страница 27

— А кроме того, — невозмутимо закончила я, — уже начался сезон охоты.

— И если осталось всего две утки, как собг'аться в большой косьяк? — печальным голосом вопросил Симаков. Девчонки опять захихикали.

— Ну ладно, полечу вороной, — проворчал владелец «нокии».

— Если все понятно, приступаем. Алла, начнем с тебя.

— Ой… — Алла Иванова заморгала богато накрашенными ресницами. На первое практическое занятие девушка нарядилась, даже на мой непридирчивый взгляд, немного чересчур… нет, формально все правильно — черный низ, белый верх… вот только черный низ состоит в основном из колготок, юбку такой длины можно не брать в расчет, а под белым верхом (трикотажным, со стразами) явно не хватает лифчика. При некотором избытке всего остального. Ну и выбеленные волосы пониже лопаток. По чердакам лазить — самое оно. Аллу я нарочно пускаю первой. Все равно прилетит последней, но хоть минута форы ей будет.

— Ничего не «ой». Перекресток улицы Красного Маяка и Кировоградской, памятник у северного вестибюля метро, прямо на темечке у одного из героев. Вперед!

Остальные девицы (и кто-то из парней) завистливо взвыли. Симаков показал красавице «о-кей». Сама Иванова, однако, не оценила свалившегося на нее счастья. Голова у барышни — натуральное решето. Зачем учиться летать над городом, извозчик довезет куда надо. В смысле, папин шофер. Сдается мне, и Кировоградская, и северный вестибюль для нее китайская грамота. Не пользуется она метро. Ну, может, хоть памятник найдет. Надо же с чего-то начинать. А то, случись что-нибудь, потеряется над Москвой, как последний волнистый попугайчик. Будет потом папа — министерский работник искать дочку-ворону…

Каблучки Аллы опасливо зацокали к Фигуре Речи (ага, и обувь самая подходящая!). Для нормалов, не увлекающихся наблюдением за птицами, все вороны на одно лицо. На самом деле ворона Алла — это совсем не то, что ворона Сева. Небольшая, изящная, нисколько не взъерошенная, черные перышки отливают металликом, и даже, клянусь, коготки на лапах накрашены!

Алла отбыла, я вызвала следующего. Тут много зависит от того, как даешь вводную. «Памятник»- это уже подсказка, его сверху видно. Это только кажется, что птице перемещаться по Москве очень просто. То есть перемещаться-то просто. Ориентироваться сложно, особенно без привычки.

— Нахимовский проспект, остановка «Ткацкая фабрика» по направлению к «Университету», крыша ларька, где продают блины — далеко, но зато прямо… Мить, не боишься так лететь? Поскромнее у тебя наработки нет?

— Не боюсь, не боюсь, — проворковал ослепительно-белый голубь с коралловыми лапками и павлиньим хвостом. — Я высоко полечу.

Еще голубь, но обыкновенный, сизарь с белыми пежинами, потом ворона, он же селезень, потом собрат-галка… Было мне мороки разносить эти коробочки перед уроком! И нечего, дорогой, ужасаться напоказ: фонарь напротив Института генетики — задание почти такое же легкое, как и с памятником, и оторвать клювом от колпака фонаря коробочку, прикрепленную скотчем, — плевое дело. Особенно по сравнению с тем, как я его приклеивала.

Напоследок я оставила Симакова. Кто у нас самый умный, тому особое задание. Я сделала вид, что размышляю над вводной. Он сделал вид, что смущен и волнуется. А именно повесил нос на сторону, сцепил руки в замок и зашаркал кроссовкой.

— Ну что, Сев, порадуй меня, — сказала я, стараясь не засмеяться. — Перелет через железную дорогу и промзону, южнее платформы Коломенское, молокозавод, крыша проходной.

Парень просиял и ушел во вспышку.

Да, вообще-то могла бы догадаться. Для этого малого что молокозавод, что мясокомбинат — не проблема.

Казалось бы, теперь у меня настало свободное время — сиди, Галина Евгеньевна, любуйся солнечным деньком, жди учеников. Сидеть и любоваться не получалось — только ждать. И думать: а если бестолковая Алла умудрится не найти статуи, или коробочки на бронзовой башке, или дороги обратно, а если ретивый голубятник из тех, что еще остались в Москве, подманит и поймает породистого красавца-голубя, а если на молокозаводе водятся кошки?..

Кто бы сомневался — вопрос с молокозаводом разрешился первым. Даром что вылетел Севушка последним.

Черные крылья несли его стремительно, почти как ястреба, — ну как же, вдруг кто-нибудь его опередит! Коробочка выпала из вороненого клюва прямо мне в руки, я едва успела подхватить, и солнечная, бело-желтая вспышка ослепила глаза.

Я откинула картонную крышечку, вытащила сложенную бумажку, где было написано моей рукой: «Симаков — зачёт». Точнее, «зачОт»- жирная буква «о» вставлена в последнее слово синим фломастером. Хотите сказать, он еще и обернуться успел по дороге?! Или вороньей лапой держал фломастер?

Я засмеялась и отдала ему коробочку. Севка вытащил шоколадный квадратик в фольге и галантно протянул мне. Черные патлы густой штриховкой перечеркивают черную бровь и черный глаз — ох, вряд ли это креатив, скорее, просто лень стричься. Горбатый нос, большой улыбчивый рот… подрастет, станет красавцем, а пока смешной. Наталья однажды увидела, как мы с Симаковым сидим в «Перелетном Чердаке», и долго потом мне начитывала про ранимую психику подростков и про то, почему нежелательна влюбленность в учительницу. Ерунда. Наталья знает не хуже меня, кому отдано Севкино сердце. Нехитро заметить. Он потому и болтает со мной, а не с Ней, что меня, взрослую, не боится. А в Ее присутствии немеет. Или дуреет и отпускает плоские шуточки.

Сева Симаков — выдвиженец. Помню его маленьким: очень серьезный и безмерно обаятельный — чему нимало не мешали вечно взъерошенные вихры и кошмарный лексикон (выдвиженцы устойчивее к мату, чем оборотни-люди, до них семантика плохо доходит). Когда будущий Севушка попался на глаза Сереге, он был одет куда приличней, чем тот щенок, которого давеча нашли мы с Машкой. А подрабатывал в человеческом Облике раздачей листовок — крохотный шкет, явно младше школьного возраста. Интеллект и предприимчивость московских ворон иной раз просто не умещаются в уме! От милиции спасался в вороний Облик, в один из таких моментов его Серега и засек.

Воронят в Удельном обычно называют Петрушами, а кому сильно не повезет, того Карлушами. Почему этот найденыш оказался Севкой, я не спрашивала. Может, от Северного Бутова? А фамилия у него — от приемных родителей. Бездетная пара, оба врановые, забрали его к себе с семи лет… гм, насколько можно в случае выдвиженцев говорить о возрасте человеческого Облика. В общем, десять лет назад. Они были первыми из наших, кто решился провернуть полную официальную процедуру усыновления. И, насколько я знаю, последними. Усыновление вообще не самый простой юридический квест, а уж если у ребенка начисто отсутствуют какие бы то ни было документы о первых предположительно пяти годах жизни… Видимо, начальникам трудно смириться с мыслью, что часть детей в Москве возникает как бы из ниоткуда. А предоставить подлинные сведения о биологических родителях Сева не сумел бы даже Серега: нельзя же вписать в документы, что проживают они, вероятно, в Битцевском лесопарке, а жилищные условия у них — гнездо. Здесь у нас в законе белое пятно, сюда не простирается толерантность властей к оборотням. Документы мы должны получать как люди. А то мало ли какое животное захочет человеческих прав…