Бега - Юрий Алексеев Страница 26

— Где же вы пропадали? — сказала Карина капризно и обвинительно, как бы перекладывая на жениха вину за все с нею случившееся.

— Дрейфовал, Кариночка… Ночи полярные, ночи холодные, — завилял Герасим Федотович. — Пока домой заехал, пока собрался…

— Вам телеграмма. — Карина порылась в сумочке и достала помятый бланк, который тут же и был распечатан: «ЖЕНЕЧКА РАЗОШЛАСЬ ЧЕМОДАН ОТПРАВЛЕН БЕГИ ПЕСКОВ ВРАГА».

Герасим Федотович прочитал слова дважды, но кроме чувства неопределенной боязни, ничего из них для себя не вынес. «Женьшень» разошелся по покупателям. Это хорошо. Но что значило остальное? Понятным было только «беги». Но от кого? Что за враг? Мотыгин — паршивец! — уложился в 39 копеек. И получилась сущая ахинея, от которой у Герасима Федотовича засосало под ложечкой и сложилась тревога, мутная, неопределенная, сродни похмельной, когда страх гуляет где-то в животе, отчего за спиною мнится преследователь и боязнь движущихся предметов, особенно трамваев и грузовиков, становится непоборимой.

— Как вам тут отдыхается, Кариночка? — сказал Герасим Федотович, оглядываясь для чего-то назад. — Не надоело на одном месте? Может, желаете в Сочи, а там в Адлер — и на самолетик…

— В Сочи? — Карина вспомнила посулы наглого, лживого — «Все они, подлецы, одинаковы!» — возмутительно дерзкого Стасика и сказала с некоторой злобинкой: — Сочи — это прекрасно. Хочу! И на Рицу — обязательно! — после чего потрепала Герасима Федотовича за ухо и добавила: — Вы у меня молодец, настоящий мужчина.

Настоящий мужчина был польщен.

— С вами хоть на край света. Я мигом. Черное море, белый пароход, — тараторил он с придыхом. — Одна нога тут, другая там. Я за билетами.

— Сначала на пляж, — сказала Карина, думая про себя: «Может, он, негодяй, там про одинокого медведя поет и „который час“ спрашивает?»

Ее мучила ревность и возбуждало то жгучее больное любопытство, из-за которого распечатывают чужие письма и заглядывают в пробой замка.

— Пляж, оно, конечно, дело хорошее, — замялся Герасим Федотович: он никак не хотел оставлять без призора брюки с камушками голубой воды и пятью сберкнижками на предъявителя. — Я, признаться, несколько простужен. Вы искупайтесь, Кариночка, а я пока за билетиками.

Пока Герасим Федотович бегал на морвокзал, Карина дважды прогулялась вдоль виноградной беседки. Бурчалкина там не наблюдалось. Тогда Карина зашла к хозяйке и завела с ней несколько туманный, но вполне понятный обеим разговор.

— Красивая у вас беседка, — сказала она, поглядывая в окно.

— Кто же его знает, — сказала хозяйка. — Он ведь сегодня не ночевал.

— В Сочи веселее, но плохой пляж, — сказала Карина раздраженно.

— Может, еще и вернется, — сказала хозяйка.

— Но компания там замечательная. И потом гора Ахун…

— Да, он парень видный, — согласилась хозяйка.

— Если будете в Москве, заходите, — сказала Карина. — Обязательно. Вот телефон и адрес.

— Хорошо, я ему передам, — сказала хозяйка и сложила записку вчетверо.

Поговоривши таким образом, собеседницы потерлись щеками и разошлись.

«Адмирал Ушаков» отплывал в Сочи поздно ночью. Времени оставалось достаточно и, закупив билеты на теплоход, Герасим Федотович предложил Карине прогулку по горам с заездом в Адру.

Вернулись они на заходе солнца, когда основная масса граждан переместилась с пляжа в Приморский парк.

В парке было темновато и прохладно. С пустой еще танц-веранды доносились пробные всхлипы саксофона, и настойчивый голос спрашивал: «А кто темп задает? Жмурик?»

В асфальтированном круге, где выдавали днем напрокат детские на педалях автомобильчики, замерял пространство шагами подобревший Агап Павлович. Он прикидывал площадку для установки памятника Отдыхающему труженику. Покончив с расчетами, он сказал вслух: «Дураки», — и весьма довольный, направился к киоску «Массандра».

Едва он ушел, в полукруге показались, измененные до частичной неузнаваемости Максим Клавдии и Геракл Лаптев. Клавдии был в женской кофте с нашейной брошью и нацепил в прическу, как гребень, скелет скумбрии; Лаптев был нарочно небрит и топал босиком, подвернув штанины на разную высоту.

Напарники волновались и потому шли разбитной походкой, подмигивая друг другу неуверенно, но залихватски. В руках у них были плоские, обмотанные газетой предметы.

Остановившись у кассовой будки, они распаковались и приставили к стенке «Упреки подозрения» и «Голубого козла», не замедлившего сразу радостно сверкнуть погаными бельмами.

— Ну, давай, тебе начинать, — сказал босой осипшим от напряжения голосом.

Клавдии одернул коротковатую для него кофту и с нарастанием запричитал: