Уничтожить Париж - Свен Хассель Страница 7

Перед тем как хоронить убитых, мы заворачивали их в брезентовые саваны и рядом с каждым трупом клали пустую баночку из-под пива с его личными документами. Думали, что рано или поздно, после войны, кто-то позаботится о подобающих кладбищах с настоящими могилами и рядами белых крестов, и когда это время наступит, когда будут выкапывать разлагающихся мертвецов из канав и полей, нужно будет знать личность каждого. Отсюда баночки и документы.

Нам представлялось совершенно необходимым, чтобы обе стороны имели приличные кладбища для мертвых героев. Иначе чем в будущем производить впечатление на новобранцев?

«Смотрите, ребята, это могилы наших славных покойников, павших на последней войне за свою страну… Под этим крестом лежит Пауль Шульце, скромный рядовой, у него гранатой оторвало обе ноги, но он все же оставался на своем посту и отражал противника. Этот скромный рядовой спас целый полк. Он умер в объятиях своего командира с патриотической песней на устах».

Погребения ждало столько тел, что у нас не хватало на всех баночек из-под пива. После тяжкой утренней работы в роли могильщиков нам дали полчаса на обед, а потом отправили на обнаружение мин.

Это было гораздо хуже, чем копать могилы. Жизнь каждого, кто занимается разминированием, считается чертовски краткой и отнюдь не приятной. Мины там были магнитными, взрывались при приближении малейшего кусочка металла. Поэтому мы оставили «дома» все металлические предметы, какие были у нас при себе, даже срезали пуговицы и заменили их палочками. Сапог с резиновыми подошвами нам не выдали, и пришлось обматывать ноги тряпьем, но к счастью для нашей группы, Порте, нашему «ручному падальщику», повезло найти пару американских сапог на желтой резине.

Полагаться на миноискатели было невозможно: они реагировали не только на мины, но и на мельчайшие кусочки металла; в конце концов, в зависимости от характера, мы либо выходили из себя от постоянного страха, либо становились невнимательными из-за привычности. И то, и другое сулило беду. Чтобы иметь хоть малейшую возможность уцелеть, работая с минами, нужно быть постоянно настороженным и обладать стальными нервами, действовать неизменно твердыми руками, притом с величайшей осторожностью. В месте, с виду совершенно безопасном, может таиться величайшая угроза.

Безобидного вида мины-ловушки первым стал применять Роммель и довел эту практику до высочайшего совершенства. Открываешь дверь, и происходит взрыв; обходишь стоящую на пути тачку, и у тебя под ногами разверзается земля; закрываешь брошенную распахнутой дверцу шкафа, и целый ряд домов взлетает в воздух. Потом еще почти невидимый провод, искусно спрятанный под ковром или палой листвой: идущие впереди наступают на него, и половина роты гибнет в долю секунды.

Мы узнали о минах многое, и чем больше узнавали, тем меньше нам все это нравилось. Мы сталкивались с П-2, подсоединенной к реле, которое приводит в действие один взрывной заряд за другим. И с минами, которые нужно уничтожать детонированием. И с теми — пожалуй, самыми худшими, — которые нужно разбирать со всей осторожностью, пока не доберешься до взрывателя из тончайшего стекла… Если кто-то подсознательно стремится к смерти и обладает таким складом ума, при котором можно целый час с удовольствием рассматривать в картинке-загадке один кусочек, то он — в самый раз подходящий для этого занятия человек. Но для кого-то вроде меня, потеющего от страха, с неловкими руками, это дело явно не по зубам.

Мы медленно шли в ряд один за другим, ощупывая ногами землю при каждом шаге, не особенно веселые, — даже те, кто находился в хвосте и мог считать себя в относительной безопасности. Каждые десять минут ведущие менялись. Таким образом, риску всякий раз подвергался лишь один человек, и он знал, что его период риска имеет определенные пределы. Держались мы на безопасном расстоянии друг от друга и ступали след в след. Несколько секунд все спокойно, сердце замедляет бешеный стук, потовые железы начинают работать с меньшей нагрузкой — потом передний с леденящим душу криком неистово машет рукой, и мы застываем на месте. Снова среагировал миноискатель…

Мы все останавливаемся. Злополучный временный обладатель сапог перемещает детектор миноискателя вперед, в стороны, назад. Находит место, которое вызывает беспокойство, неохотно приседает на корточки, начинает робко разгребать землю. Проходит пять минут. Пять минут потения и ужаса. И откапывает он всего-навсего шрапнелину, осколок снаряда или гранаты. Постоянно одно и то же. Или почти постоянно.

Мы даем выход напряжению в злобной брани по адресу пленного, сказавшего, что данная местность густо заминирована, и службы информации — именно она передала это сообщение и повинна в том, что мы находимся здесь. Совершенно ясно, что пленный лгал, а служба информации — сборище доверчивых идиотов.

Мы идем немного быстрее, сердито ропща. Внезапный взрыв заставляет всех замереть. Оказавшийся впереди несчастный взлетает в воздух и падает на землю множеством неузнаваемых кусков. Выходит, пленный не лгал, служба информации укомплектована не доверчивыми идиотами, а весьма разумными людьми, замечательно делающими свою работу… приводящую к тому, что мы подрываемся. Если подорвешься на противотанковой мине, это определенно конец: остаться в живых после ее взрыва невозможно. Если мина противопехотная, перспектива не столь мрачна: вполне можно остаться живым, лишившись только ног. Сейчас это не такая уж страшная трагедия. Тебе выдадут отличные протезы, и если ты не круглый идиот, тебя могут принять на курсы младших командиров. Сейчас на таких курсах обучается немало безногих. Ты можешь подписать контракт на тридцать шесть лет, через пятнадцать — восемнадцать стать фельдфебелем и в шестьдесят пять выйти в отставку с солидной пенсией.

Поэтому во время, свободное от поиска мин, мы находим в последних и положительные, и отрицательные стороны. С одной стороны, можно лишиться жизни; с другой — можно лишиться только ног, с огромной пользой покинуть по инвалидности передовую раз и навсегда. Однако нужно иметь в виду: терять одну руку или одну ногу не имеет смысла. Обе — или ни одной. Одноногих на фронте немало, а одноруких столько, что в них видят совершенно нормальных, боеспособных людей. Например, майор Хинка простился с правой рукой два года назад и с тех пор постоянно находился в гуще сражений [20].