Я дрался в Сталинграде. Откровения выживших - Артем Драбкин Страница 6

Сталинград. Победа нам в огне досталась.

Легендарная «катюша» помогла.

По полям, лесам, болотам пробиралась,

По тропинкам узким каждого села.

Бойцы очень просили меня, чтобы я из него сделал песню. Исполнил их наказ я только в 60 лет.

После окончания битвы я оставался в Сталинграде еще около двух месяцев, чтобы добивать остатки войск противника. Некоторые фашисты были такими упертыми, что даже в этих обстоятельствах не хотели сдаваться.

Самый опасный эпизод из тех боев случился, если мне не изменяет память, 7 или 8 февраля. Наша батарея по-прежнему размещалась в районе поселка Калач. К этому моменту небо над городом уже патрулировали наши самолеты, и мне доложили, что в трех километрах от нашей батареи в засаде стоят замаскированные немецкие танки. Я тут же послал туда батарейную разведку. Они вскоре подтвердили, что, действительно, немецкие танки в засаде. И тут меня вызывают на наблюдательный пункт штаба. Ну, благо он рядом, бегу туда. Там начальник артиллерии меня спрашивает:

— Ты уже в курсе дела?

— Да, — говорю, — моя разведка уже подтвердила. Немецкие танки в засаде.

— Хорошо. Тогда беги на батарею. Танки вечно стоять не будут, в конце концов они на вас пойдут. И ты имей в виду — выбор у вас один: жизнь или смерть. Гвардейцы твои — стойкие ребята. Можешь объяснить им, что находитесь в таком положении. Готовь поточнее данные. Но и технику готовь к взрыву.

Здесь надо сказать, у нас приказ такой был: если что — «катюши» взрывать, чтобы они врагу не достались. И в каждой машине у нас было взрывное устройство. Остается командир орудия в машине и шофер, держат машину на газу. Я своим заранее команду дал: в случае промаха все должны уйти, отстреливаться. А командир орудия вместе с шофером должны были поджечь бикфордов шнур. Ну, он десять сантиметров в кабине, быстро горит. Коснулся огонь контактов — сразу взрыв и все взлетает в воздух вместе с теми, кто в машинах. И у нас уже все были готовы к этому. Я сам стоял возле первой установки. Если что, взорвался бы вместе с ней. Но умирать, конечно, не хотелось.

Подготовил я данные, перепроверил десять раз. Пересмотрел все четыре установки. Спросил у каждого из наводчиков, готовы ли они. Сам стал у первой машины. «Ну, — думаю, — теперь уж от нас самих наша судьба будет зависеть». Слышу по рации, мне кричат с командного пункта: «Идут!» Тут я даже не ответил, сосредоточился. И вижу: шесть танков, не спеша, грохочут гусеницами. Я пропустил их немного вперед, а потом кричу: «Огонь!» И через 5–7 секунд сразу как вылетело 64 снаряда осколочного и фугасного действия, чтобы и танки уничтожить, и пехоту, которая их сопровождала. Пять танков сразу загорелись, как свечки, и буквально взлетели на воздух, у них боекомплект сдетонировал. Шестой танк задымил и, отстреливаясь, свалился в ров. Наши добили его гранатами. Правда, один снаряд из пушки этого танка все-таки угодил в третью машину нашей батареи. В результате был смертельно ранен командир огневого взвода лейтенант В. И. Сафонов, тяжело ранен командир орудия, ранены водитель машины и наводчик. Но тем не менее уничтожили мы эти шесть танков. Уже 10 февраля (всего через три дня!) меня вызвали в штаб армии и вручили за уничтожение танков орден Боевого Красного Знамени. Сафонова посмертно наградили орденом Отечественной войны I степени. Весь остальной состав батареи также получил ордена и медали.

После этого я, как уже говорил, еще долго оставался в Сталинграде. Весь город посмотрел, как его немцы разрушили. Видел и Дом Павлова, там тогда одна коробка оставалась.

В каких условиях мы жили в Сталинграде? В жутких условиях! Во-первых, это открытое место, кругом песчаная степь. Во-вторых, морозы были сильные. Пойдет дождик небольшой, потом мороз как ударит! Даже до 43 градусов доходило. Но мы были молодежью сильной, здоровой, все терпели. Рыли землянки для личного состава. В балках прятались, там их много было, балка — это ведь, по сути, ров обыкновенный, заросший кустарниками. Тяжело, конечно, было. Правда, в начале 1943-го нам всем наконец выдали теплое белье, а командирскому составу — даже шубы, рядовым — теплые шинели. Кроме того, валенки выдали и портупеи с ремнем. Шубы у нас были хорошие, из белой овчины.

В Сталинграде я контузию получил. И тоже как раз в январе 1943-го. Возвращался я с НП на батарею и вдруг вижу «Фоккевульф» в небе. А батарея моя уже на огневой позиции находилась, готовилась дать залп. И как-то этот немец прорвался, хотя к этому времени наши самолеты обычно уже не давали им прорываться. Сбросил он бомбу. Ну, думаю, как раз на мою батарею. А бомба вовсе не на батарею, а в десяти метрах от меня упала. Меня сразу землей засыпало, одна голова торчала. К счастью, разведчики с наших огневых позиций увидели. Закричали: «Командира убило!» Побежали ко мне, увидели, что я живой, обрадовались, откопали меня быстро. Спрашивают: «В медсанбат?» «Нет, на батарею», — говорю, а у самого голова гудит, к тому же промерз весь. Тогда ведь мороз был под сорок градусов! На батарее меня сразу в спальный мешок положили, я целый час отогревался, пока более-менее нормально себя не почувствовал. Вот так я получил контузию, но батарею не бросил.

Ямпольский Иосиф Миронович

Вряд ли найдется писатель, который бы обладал достаточным талантом поведать, что творилось в Сталинграде в сентябре и в начале октября сорок второго… Тут новый Лев Толстой нужен… Любой, кто там был, скажет: я был в аду… И это будет правдой.

После харьковской трагедии бригаду послали на переформировку в Сталинград. Ехали к городу и попали под бомбежку. Нашему эшелону не очень досталось, а вот эшелону, идущему к фронту с пополнением и стоявшему рядом с нами на разъезде на соседнем пути, немцы «дали прикурить». Сотни убитых и раненых. Нам в теплушку закинули несколько раненых, мол, на ближайшей станции есть госпиталь, там калечных и заберут. Но до этой станции мы ехали целую ночь, путь был разбомблен, и пришлось ждать, пока восстановят дорогу. Рядом со мной положили раненого бойца, ему оторвало ногу. Он был в сознании. Успел рассказать, что третий раз едет на фронт, и третий раз его ранят при бомбежке эшелонов, идущих к фронту. Третье ранение, а немцев в глаза не видел… К утру он скончался, мы ничем не могли ему помочь. Я еще подумал, что после формировки и мне придется в третий раз проделать путь к передовой.

В летних боях в излучине Дона мы участия не принимали. Сталинград жил мирной жизнью до середины августа. А потом наступила наша очередь…

Сталинград — город своеобразной планировки. Раскинулся по берегу Волги на несколько десятков километров в длину, а самая широкая часть от берега была не больше четырех километров. 23 августа нам зачитали приказ командующего БТВ фронта генерала Штевнева о наступлении на немецкие части, прорвавшиеся в районе поселка Тракторного завода. Город горел после тяжелой бомбежки. Нефть из поврежденных хранилищ загорелась и хлынула к Волге. Река горела в буквальном смысле. Все небо было закрыто сотнями немецких бомбардировщиков. Нашу бригаду зачислили в 23-й танковый корпус, понесший огромные потери в предыдущих июльских боях. Командир корпуса генерал Абрам Матвеевич Хасин лично подошел к каждому командиру, пожал руку, напутствуя в бой. Немецкие танки стояли в полутора километрах от территории заводского поселка и ожидали, пока их пехота подтянется. Если бы они в тот день рванули вперед, не ожидая со своей немецкой пунктуальностью соответствующего приказа, — битвы на Волге, возможно бы, не было…